Все в нем, от позы до тона и слов, было буквально пропи­тано сарказмом. Он него исходило ощущение полного презре­ния. Этот мужчина плевал на все, даже на смерть. Он, как и лю­бой другой Король Дракона, пытающийся слиться с большим миром, был одет в совершенно неприметную одежду — черные джинсы, футболку с длинными рукавами и черный свитер по­верх нее. Обыденная, даже слегка неряшливая одежда явно предназначалась для того, чтобы сгладить, а не подчеркнуть классически прекрасные черты, свойственные его народу. Руки он держал в карманах, так, словно прерывать собрание Совета для него было так же обычно, как поход в кинотеатр.

Шок и любопытство окутывали зал Совета, словно клубы дыма, поднимающиеся к облакам. Мэл не испытывал ни ма­лейшего уважения к Еретику, хоть и привел его в крепость. Список преступлений Еретика вызывал у него тошноту.

— Что ж, расскажи нам. Как у тебя появилось письмо Нинн?

— Да вы уже практически додумались, — сказал Таллис. — Что впечатляет, когда дело касается Совета. Молодцы.

Мэл стиснул зубы. В разгар борьбы с капризными сенато­рами, под угрозой медленно надвигающегося вымирания, он вынужден был терпеть ублюдка, который играл на остатках его сдержанности.

— Да, существует кучка мятежников, которые отказыва­ются от связи с кланами. Они нашли письмо. Рид из клана Тигони, не пройдя и километра от комплекса Астеров, замерз до смерти. Так выяснилось, где примерно это находится. — Он тихо хохотнул. — Когда твоя кузина снесла крышу лабо­ратории, после чего Рид и сбежал, ее местоположение стало известно наверняка.

— И ты смеешь смеяться над этим?

— Не дергайся, Гива. Тебе же нужно, чтобы они меня выслушали. Я хотел доставить письмо, что было не под силу другим мятежникам. Их главный козырь — аноним­ность. А мой — становиться анонимом, когда я сам того пожелаю.

— Есть и другие слухи. — Мэл вышел вперед. Он вскинул подбородок и приготовился убить союзника, такого же Ко­роля Дракона, в зависимости от следующего ответа Талли­са — не здесь, не в твердыне Чазма, но там и тогда, когда это станет возможным. — Слухи о том, что это ты убил мужа Нинн, а затем передал Астерам ее саму и ее сына.

Таллис смерил его взглядом, подчеркивающим, что ситу­ация тупиковая. Под внешней легкомысленностью мелькну­ло что-то более глубокое. Мелькнуло и пропало.

— Забавная вещь — слухи.

— Но ты убийца.

Таллис кивнул.

— Так скажи мне, почему бы нам не запереть тебя здесь и не устроить суд? Или, как следовало бы, не вернуть тебя клану Пендрей, который тебя ненавидит?

Юность Пендрей практически зарычал, соглашаясь с идеей.

— О да, мой любимый клан затаил злобу, — убийца пожал плечами. — Но тебе, Гива, лучше поверить мне, если ты хо­чешь спасти Нинн.

Мэл буквально ощутил тяжесть своего бремени. Само су­ществование его расы зависело сейчас от решений, которые он должен принять. К счастью, главной его слабостью был излишек упрямства, а не недостаток решимости.

— Нинн и ее сын страдают, — ответил он. — Для меня сей­час этого достаточно. При всем уважении, сенаторы, я откла­дываю наше заседание. Никто не покинет крепости, пока мы не придем к соглашению. Выступить ли нам против карте­лей? Проигнорировать угрозу и надеяться, что судьба Нинн всего лишь единичный инцидент и не затронет других? По­следовать за этим человеком? Мы должны быть готовы дать нашим кланам ответы, которых они наверняка потребуют.

Он не стал заглушать треска энергии в крови. Это была чи­стейшая часть его, дарующая силу изнутри, постоянно напо­минающая, что он должен быть сильнее своего дара.

— Подумайте ночь, — сказал он, вкладывая в слова всю свою уверенность. — Подумайте несколько дней, если это понадобится. Найдите в себе силы отложить мелкие дрязги и действительно вести наш народ. Это, Дракон ее побери, ва­ша прямая обязанность, и я не жду меньшего, чем полное со­трудничество в этом вопросе.

Он повернулся к Еретику. И движением запястья велел стражам схватить его.

— Что касается тебя, то я выслушаю все, что ты сможешь сказать. Могу даже проводить тебя в крепость — к Астерам или кому-то другому. Но вначале ты ответишь на все вопро­сы о моей кузине.

Одри вымоталась — телом, сознанием, душой. Но не могла заснуть.

Она лежала на неровном полу и смотрела на рваные тени, мелькающие в глубине ее клетки. Зал для тренировок, как он сказал. И комната для отдыха. Но она знала правду. Решет­ки и ключи означали тюрьму. Уже больше года она лишена шанса вдохнуть свободного воздуха. Каждый вдох отравлен кислой болью. После такого жуткого плена беспомощность должна врасти ей под кожу.

Так и было.