— Без дома зимой холодно, — разумно ответил юный охотник. — Дом нужно рыть в земле, чтобы печь можно было соорудить. Без нее холодно. Тяжело целую зиму коротать, ни разу не согревшись. Даже взрослому. Детям же и вовсе не выжить.

— Да, я понимаю. — Золотая Тень положила голову ему на плечо. — Все равно жалко. Неужели никак не сделать, чтобы обогревать дом, который не в земле, а на поверхности стоит?

— А как его обогреешь? — улыбнулся наивному вопросу Камыш. — В земле стены теплые, за ними лесного холода нет. Поэтому греть проще. Печь в земле вырыть можно — а на поверхности как ее сделать? Не очагом же топить! От него искры, крыша загореться может. И дым от него — задохнешься. Нет, хорошего зимнего дома на земле не построить. Невозможно. Никак. Дом можно только вырыть.

— Жалко. На нашем холме песок. Не зазимовать… — И с этими словами девочка провалилась в сон.

Камыш еще долго не спал, занятый этой мыслью: как можно прожить в доме, не вырытом, а поднятом над землей? Летом понятно — они жили, и ничего. А вот зимой? Как согреться, как от ветров спастись, от лютого холода?

Но так ничего он придумать и не смог.

Утром путники опять развели костер. Не столько ради еды, сколько ради трутницы: в маленькой емкости гнилушки перетлевали намного быстрее, и в нее следовало подбросить свежих углей и свежей трухи. Но раз уж огонь был — на нем прогрели недоеденную накануне тушку и сварили еще брусничной воды. Сворачивать дом было недолго: маты и циновки — в лодку, и можно двигаться в путь.

Юный охотник ожидал, что поиски Большой Реки будут долгими — но уже к полудню второго дня он увидел широкий ледяной путь, отворачивающий от Вечерних Вод в дремучие густые чащи. Впадающая река была столь велика, что спутать ее с какой-то иной протокой оказалось невозможно.

— Вот, пришли, — оглянулся он на спутницу. — Я же говорил, по ровной твердой дороге двигаться проще. Летом мы сюда дней десять бы пробирались. А так — думаю, дня через четыре и вовсе дома окажемся.

В этот раз они остановились ночевать на высоком обрыве. Просто ради красоты. Ветра в уютном укрытии под циновками они не боялись, костер в снежной ямке тоже горел ровно и спокойно. Зато какой вид открывался перед глазами! Родная река, что, плавно изгибаясь, прячется за сосновый бор на излучине, заиндевевший лес, тянущийся далеко-далеко по низкому закатному берегу. Камыш изо всех сил вглядывался в горизонт, надеясь заметить дымки над деревней — но ничего не разглядел. Верно, до дома было еще слишком далеко.

Не заметил он дымов и перед вторым ночлегом, тоже выбранном на высоком обрыве. И перед третьим. Никаких признаков родного селенья! О том, что Камыш и Золотая Тень находятся совсем рядом с домом, они узнали на четвертый день. И совсем не так, как ожидали.

Незадолго до полудня, когда солнце уже почти добралось до своего низкого зимнего зенита, с густо растущих, низеньких, заснеженных елей у берега вдруг взметнулась изморозь. Деревца дружно встряхнулись, с веток посыпался снег, и уже потом между деревьями медленно нарисовалась громадная мохнатая морда с вытянутыми вниз длинными клыками.

Когда хозяин леса увидел на широком заснеженном просторе двух небольших зверьков, в памяти его шевельнулось что-то похожее на узнавание. Шелохнулось и пропало. За свою жизнь он убил и сожрал столько добычи, что упомнить всю было невозможно. Да и зачем? Это всего лишь еда. И эти тоже еда. Еда со странными сплюснутыми уродливыми ногами. Хорошие ноги, вкусные, наверное. С такими зверьки наверняка не смогут убежать.

Саблезубый медленно, чтобы не спугнуть еду раньше времени, вышел из леса.

Камыш тоже остановился. В животе что-то холодно екнуло и сжалось — он старого знакомого узнал отлично. Эту пасть и эти клыки, хоть раз мелькнувшие на расстоянии вытянутой руки, забыть невозможно. Он кашлянул, отпустил веревку лодки, воткнул тяжелое копье тупым концом в наст, оглянулся на девочку:

— Золотая Тень, подай гарпуны.

Спутница, лицо которой побелело от ужаса, словно заиндевело, как лес вокруг, кивнула, выдернула закрепленные у конца лодки легкие копья, приблизилась, подала юному охотнику. Камыш вонзил их древками в снег на шаг левее и освободил ноги из петель снегоступов. Но сходить с них не стал, дабы не провалиться. Поправил висящий на поясе любимый топор, вынул из петли и опустил обратно, убедившись, что тот не запутался и не примерз к веревке.

Пещерный лев приближался. Он ждал, что зверьки вот-вот кинутся наутек, готовился броситься вслед, догнать, порвать. Но его добыча спокойно стояла на месте, и это вызвало в тяжелой голове слабое нехорошее предчувствие. Однако голод все равно гнал могучего хищника вперед. Снежная зима умеет прятать добычу в норах и сугробах, за высокими заносами и невидимыми ямами. Зима вынуждает хватать любую дичь, а не выбирать, что вкуснее и безопаснее.

Осталось всего с десяток шагов, а зверьки так и не попытались убежать! Саблезубый зарычал и большими прыжками кинулся вперед, взметнулся в воздух, далеко растопырив когтистые лапы — чтобы зацепить ими добычу, в какую бы сторону та ни метнулась.