— Тогда будем начинать, — подвел итог Мурзинцев.

И снова с высоты долетел голос Костика Ростовича:

— А как начинать? Ведь Цурюк еще не пришел!

Цурюк появился, словно только и ждал этих слов. Вид у него был вялый. Он посопел и раскрыл потную ладонь.

— Вот… Пороха нету, папка перепрятал патроны. А это я в старых карманах нашел…

На ладони лежали две свинцовые пульки от малокалиберки.

Все озадаченно помолчали. Наконец Фома выговорил:

— Тьфу… Цурюк ты и есть Цурюк. Все у тебя через спину. То есть ниже…

— А чё опять «Цурюк»… — заныл тот. — Я чё ли виноват, если он перепрятал? Я и так вон сколько раз… — Большие губы его искривились в скорбном изгибе, уголками вниз, в этих уголках запузырилась слюна. Маленькие глаза намокли. И в общем-то Цурюк был прав: он сделал все, что мог.

— Ладно, не хнычь, — бормотнул Лешка Григорьев.

— Я спички принес. Можно же спичками… — взбодрился Цурюк. — Во… — И выгреб из кармана два коробка.

— Теперь будем скрести до обеда, — угрюмо сказал Фома. — У кого ножик есть?

— У меня, — отозвался Валерка Сидоркин и почему-то вздохнул. И вынул свой старенький складешок. Лодька при этом сразу вспомнил другой ножик — тот, который он прошлым летом выиграл у Фомы и забросил во-он туда, за стену пекарни. И, кажется, остальные вспомнили. Только сам Фома сделал вид, что не помнит ничего.

— Давай, — сказал он Валерке.

Секунданты Лешка и Шурик переглянулись.

— Стоп! — сказал Лешка.

— А чего? — удивился Фома.

— «А «того», — сердито усмехнулся летописец Шурик. — Это вам не по ржавым жестянкам стрелять. Это дуэль… — И они с Лешкой переглянулись опять. — Соображайте маленько. Правила соблюдать надо… Если кто кого угрохает или ранит, будут потом говорить: спичечным зарядом. Такое даже в дневнике не напишешь, смех один…

— Да. Нету пороха — нефига затевать волынку, — поддержал летописца Лешка.

Видать они с Шуриком сразу поняли друг друга. Но только что именно поняли? Или то, что всё зашло слишком далеко и самое время теперь — тормозить эту затею? Или по правде они считали, что дуэль на пистолетах со спичечными зарядами — дело глупое и неблагородное?

Лодька при словах «кто кого угрохает или ранит» очередной раз ослабел — причем так, что сам себе стал противен. И тут же обрадовался, что поединка, видимо, не будет. И хорошо, что слабость и радость его никто, кажется, не разглядел.

Но радоваться было рано.

Гнусный, наглый и (увы!) совсем не трусливый Борька Аронский заявил:

— Я так не согласен! Сперва договорились, а теперь все по домам, да? На кой черт было затевать!

— По домам не насовсем, а пока не достали порох, — вдруг деловито разъяснил Шурик Мурзинцев. — Вот добудет Цурюк пару патрончиков… или кто другой… и тогда пожалуйте к барьеру. Главное, что за каждым остается право выстрела…

— Как у Пушкина в рассказе «Выстрел», — опять подал с высоты реплику интеллигентный Костик Ростович и снова качнул белыми носочками.

«Или в повести Конрада «Дуэль», — мелькнуло у Лодьки. — Хотя там и там не совсем так… Это что же, ходить в ожидании пули неизвестно сколько дней?»

— Севкин, не соглашайся! — вдруг вмешался Толька Синий. — На кой фиг тебе быть на привязке у Арона? Он где-нибудь достанет порох и будет тебя держать на крючке: когда захотел — айда стреляться…

Да, Синий был совсем не дурак! И Лодька испытал к нему горячую благодарность.

Но Борька — он сидел в пяти шагах на перевернутом ведре — злорадно сказал:

— Ага! Как в книжке. Только захочет Лодик жениться на Стасе Каневской, как тут же секунданты: айда, Севкин, порох готов…

— Сволочь… — вздохнул Лодька. Но страха не показал.

— Тихо вы! — прикрикнул Лешка. — Ну, давайте решать. Согласны на такие условия?

— Я не согласен, — сразу сказал Лодька.

— Вот и получается, что Севкин переср… в штаны, — с удовольствием сделал вывод Гоголь.

— Сам ты в штаны! Просто я не хочу!.. Синий правильно сказал: чего это я должен быть как на поводке у Б… у Арона!

— Конечно, Лодик не должен, — звонко сообщил честный Фонарик.

— Но ведь Аронский тоже будет на поводке, — мягко, даже чуть вкрадчиво, разъяснил Шурик Мурзинцев (похоже, что ему все-таки очень хотелось написать про дуэль в своей «Летописи»). — Глущенко может раздобыть порох первым, и тогда…

— Где я его раздобуду?! Я кто, хозяин оружейной лавки? Я не… — И замолчал на полуслове.

Потом не раз Лодька размышлял о двойственной природе человека. Одна половинка этой «природы» судит о делах обстоятельно и разумно, а другая… будто ее кто-то дергает за ниточки. Как деревянного артиста кукольного театра в Ленинском саду. Кто дергает? Собственная человеческая глупость? Судьба? Какие-то спрятанные в глубине натуры пружинки? Или смутная догадка, что умное поведение — не всегда самое правильное?.. Ну, что стоило Севкину там промолчать? И скорее всего, история кончилась бы ничем. У кого потом была бы охота добывать боеприпасы и все затевать заново! Тем более, что приближались школьные дни с новыми, совсем другими заботами…