Шрифт:
При мысли о Льве Семеновиче опять противно зашевелилась виноватость — та, которую до этой минуты Лодька прятал в самой глубине. Та, что исподволь пыталось подточить его ощущение победы, присасывалась к совести — почти не болезненными, но противными пиявками…
Но сразу, разметав этих «пиявок», рванулось на поверхность, как болотный пузырь, и панически лопнуло отчаянное воспоминание:
«Батюшки мои, а та книга! Жаколио! Она же осталась в дровах!»
Во как замотали его недавние переживания и страхи! Такая вещь вылетела из башки!
— Лёнчик, есть одна книга! Про Африку, про всякие приключения! Только она не здесь! Надо сбегать и взять!
Лёнчик смотрел непонимающе.
— Ну, я забыл ее на одном дворе. Это недалеко, почти рядом с Домом пионеров! — Лодька запританцовывал. — Надо забрать, пока кто-нибудь не нашел и не спер. Пошли!
Лёнчик глянул с сомнением:
— Так и пойдешь? Без брюк?
— О, й-елки-палки! — Лодька подскочил к фанерному, крашенному «под орех» шкафу, дернул дверцу с отслоившейся дранкой…
— Мама! А где мои суконные штаны?
— У Ирины Тимофеевны! — отозвалась через дверь мама. — Я их отдала немного распустить и заново подшить.
— Ну, зачем! — взвыл Лодька. — Они же и так еще нормальные в длину!
— Нормальные, но обтрепанные. Перед школой надо привести в порядок.
Проклиная школу, «порядок», Ирину Тимофеевну и всю свою непутевую жизнь, Лодька дернул с плечиков старый вельветовый костюм. Опять влезать в шкуру пятиклассника? Ну, в прошлом году еще ладно, а на пятнадцатом году жизни… Скандал, да и только. Но больше ничего не было. А книгу-то надо спасать! Лодька натянул штаны. Они были все те же, ну, может, лишь манжеты стали чуть повыше, у самых коленок… Чистой рубашки в шкафу он не нашел, надел на майку курточку от того же костюма. Она оказалась тоже еще почти в пору, лишь слегка давила под мышками…
— Мама, мы с Лёнчиком сбегаем на Герцена! Очень важно!.. — И дернул Лёнчика на лестницу, опередив мамино удивление и вопросы.
Сперва они пустились по Первомайской бегом, но скоро перешли на шаг, однако такой быстрый, что воротник Лёнчика хлопал будто флаг. Лодька объяснил Лёнчику про книгу: мол, навещал приятелей на старом дворе и забыл там.
— Я ее еще сам не читал. Ну, сперва почитай ты, раз такое дело, а потом уж я… Ты ведь разбираешь старую грамматику с разными там ятями?
Лёнчик на ходу пожал плечом: что за вопрос… Потом слегка обогнал Лодьку, глянул в лицо:
— Лодик… ты никому не говори, что меня… ну, велят сидеть дома…
— Да ладно!.. Хотя что тут такого?
— Ну… стыдно же… — горько выдавил Лёнчик. — Меня раньше никогда не наказывали. Совсем…
— Без этого не проживешь, — умудренно утешил девятилетнего Арцеулова Лодька. — Только чего тут стыдного-то? Не отлупили ведь!
— Все равно… Хоть какое наказание стыдно. Всякое…
— А вот и не всякое! Бывает наоборот. Даже как награда за храбрость!
— Это как? — не поверил Лёнчик. И глянул с надеждой.
— Вот, например, раньше… Лермонтов дрался с одним французом, де Барантом. И его, Лермонтова, посадили на гауптвахту. И все считали, что это почетно, навещали его там, сочувствовали… Лёнчик, я тебя тоже навещу. Меня пустят?
— Наверно… Думаю, да! Конечно! — взбодрился Лёнчик.
— Вот… И я постараюсь тебя отпросить, чтобы выпустили пораньше.
— Не… наверно не отпустят.
— Почему?
— Я же не Лермонтов. И меня не за храбрость…
— А за что?
— Папа сказал: за безголовость…
Лодька сказал с печальной ноткой:
— Видимо, храбрость и безголовость часто бывают рядом. А куда деваться?
— Я не знаю…
«И я не знаю», — подумал Лодька.
Книга, к счастью, оказалась на месте. А Стрелка была пуста, звенела тишиной, пахла нагретыми солнцем дровами. Сиротливо торчал над сараем лишенный банки шест. А больше ничего не напоминало об утренних событиях.
«Ну, и ты забывай», — сказал себе Лодька.
«Ага, забудешь… Это на всю жизнь…»
Когда шли со Стрелки через двор, Лодька увидел на крыльце Лешку Григорьева (своего «секунданта»!).
— Лёнчик, подожди. Я только спрошу вон того… человека…
Лешка заметил, как подходит Лодька, и ждал на ступенях. Будто, заранее предвидел этот разговор.
— Леш, — сказал Лодька. — Я хочу задать вопрос… Ладно, все затеяли то дело. Особенно Фома… Но тебе-то зачем это было надо?
«Ведь мы же… — хотел он еще сказать, — мы же… ну, если не совсем друзья, то все же были близкие соседи. Вместе книжки читали иногда. Ты мне про свою знакомую Ленку Черкизову говорил, я тебе свои стихи показывал. Ты мне марки с самолетами и орденами подарил… А теперь…» Но он ничего больше не сказал, потому что стало щекотно в горле и горячо в глазах. (Это на пятнадцатом-то году жизни! Детский сад!)