Шрифт:
Инки поставил на подоконник посудинку с едой для мухи — пивную пробку с молоком. И молоко регулярно менял. Муха иногда садилась на краешек пробки — питалась. А потом опять качалась на маятнике или гуляла по леске…
Однажды муха не появилась — ни вечером, ни на следующее утро, и, конечно, Инки заподозрил Марьяну:
— Это ты ее прогнала? Или пришибла!
Марьяна искренне завопила, что она не сумасшедшая и не самоубийца, чтобы связываться со свихнувшимся мальчишкой и его заразой. Потом беды не оберешься!
— Небось сама околела где-нибудь! Или воробей склевал…
Инки и сам понимал: мушиная жизнь полна риска. Мало ли что может случиться с такой крохой. А Марьяна — это было видно — и в самом деле ни при чем. Но все равно Инки смотрел на нее косо.
К счастью, назавтра Дагги-Тиц появилась как ни в чем не бывало. И с той поры навещала Инки каждый день. А потом и вообще поселилась у него в комнате, исчезала лишь ненадолго.
Наверно, понимала, что скоро лету конец и зимовать лучше под крышей. И, кажется, ей было хорошо с Инки, так же, как ему с ней…
Он лежал вечером, смотрел, как Дагги-Тиц качается под ходиками, и думал о чем-нибудь спокойном. Например, о семенах белоцвета, которые плавают в теплом воздухе августа. Или об улице Строительный Вал с черным котенком на трубе (впрочем, котенок, наверно, уже вырос, но и взрослый кот на трубе — тоже хорошо…).
Потом пришел неизбежный сентябрь. Марьяна погладила Инки белую рубашку, вытащила из шкафа и почистила его прошлогодние (вполне еще приличные) джинсы и посоветовала:
— Старайся в этом году, Сосед… — И даже погладила по плечу. Инки дернул плечом и отправился в четвертый класс.
Оказалось, что Анны Романовны в школе уже нет, уехала куда-то. Вместо нее была теперь Таисия Леонидовна — с лицом, похожим на нос ледокола, и с таким же характером. Она сразу принялась наводить порядок. Формы в этой школе не было, но Таисия заявила:
— Чтобы все были в однотонных рубашках и чтобы никаких джинсов!
На следующий день она воткнулась глазами в «нарушителя» Гусева:
— Я, кажется, вчера сказала: «Никаких джинсов!»
— А в чем ходить, если других штанов нету?
— Пусть родители купят! Это их проблемы, а не мои!
— А где они, родители-то? — сказал Инки. С Анной Романовной было проще, та знала про жизнь ученика Гусева.
— Что значит «где»? Ты меня спрашиваешь? Тебе лучше знать… А с кем ты живешь?
— С соседкой, — слегка злорадно сообщил Инки.
Таисия не дрогнула. Может, не поверила.
— Вот и скажи соседке, что в джинсах я тебя больше не пущу.
— В трусах, что ли, ходить?
— Хоть без трусов! А такого наряда чтобы я больше не видела!
Инки пожал плечами и стал надевать старые летние штаны со всякими хлястиками и подвесками у колен (наполовину оборванными). Таисия смотрела сцепив зубы, но принципиально молчала. Пока стояло тепло, можно было терпеть. Но во второй неделе сентября сразу навалился холод, с дождем и даже со снежной крупой. Утром Инки остался в постели и заявил, что на уроки не пойдет.
— Больно надо чахотку наживать…
Муха на маятнике одобрительно молчала. Ходики (тоже одобрительно) соглашались: «Дагги-тиц, дагги-тиц…»
Марьяна запричитала:
— Почему ты раньше-то молчал? Всегда строишь из себя непонятно кого…
Созвонилась с матерью, договорилась о деньгах, потащила Инки в магазин «Леопольд». Купили синий костюм с брюками и пиджаком. Ладный такой, Инки он понравился. Тот даже поулыбался и сказал Марьяне спасибо.
Но красивым и новым костюм оставался всего три дня. На четвертый брюки пострадали в драке.
Впрочем, это и не драка была даже, а просто битье…
Каменный осколок
Инки жил на краю большого Краснореченска, в поселке Столбы. Краснореченск — он многолюдный, просторный и в центре даже красивый, но Инки там бывал редко. А Столбы — место тихое, с густыми рябинами вдоль заборов, с улицами, лежащими между Афонинским озером и пустырями, за которыми темнел корпус заброшенной Сетевязальной фабрики. На улицах было зелено, только на той, где стоял Инкин дом — на Новорыночной, — почему-то повырубали большие деревья, и теперь там часто гулял пыльный ветер.