Оба напавших принадлежали к «смоленской» команде и участвовали в недавней игре. Не возникло никаких сомнений, что они, повстречав Синего — знаменитого «герценского» вратаря — решили поквитаться за недавний проигрыш. Свинство само по себе, а когда двое на одного — свинство небывалое. Воспылав коллективной солидарностью и жаждой справедливости, «герценская» компания рванула к месту происшествия. Даже старшие — Атос, Лешка и Шурик, — хотя им, десятиклассникам, вроде бы уже не пристало участвовать в уличном пацаньем мордобое. («Сидеть здесь!» — приказал Шурик первокласснику Тминову, который дернул, было, за остальными).

Никакого боевого плана не было. Мчались — вот и все. Потому что железное правило не давать своих в обиду толкало, как пружина. Все почему-то были уверены, что всю «смоленскую» команду они застанут на том месте, где пострадал Синий. Бежали с топотом и сопеньем. Лодька и Борька — рядом. Лодька понимал, что сейчас будет нешуточная драка. Раньше в таких делах участвовать ему не приходилось, и сквозь боевое вдохновение при каждом шаге-прыжке толкалась внутри тугая, забивающая дыхание боязнь…

Однако же, когда «наших бьют», бояться может лишь самый последний трус и дезертир. И Лодька ни разу не сбился в беге. И Борька тоже…

Драки не случилось.

Дальняя колонка — это не та, что на углу Первомайской, а в конце Большой ограды, там, где за дырявом забором тянется Смоленская улица. Примчались туда за две минуты. И обнаружили там единственного «смоленского» — всем знакомого шестиклассника Витьку Каранкевича, который мирно набирал в мятые ведра воду, чтобы тащить на коромысле к дому.

Тяжко дышащая ватага обступила Витьку. Тот поставил ведро и перепуганно смотрел из-под растрепанной меховой шапки.

— Ну чё… — выдохнул Рашид Каюмов. — Где ваши Штыри и Кони? Как увидали наших, сразу в подворотни?

Витька моргал, округлив мокрый рот. Потом сказал:

— Я-то при чем? Я по воду пришел…

— Это ты сейчас по воду! — выкрикнул Гоголь. — А как Синего бить, так вместе с ними!

— Да не бил я никого! — отчаянно выкрикнул Каранкевич. — Вы чё! Откуда сорвались! Я вообще…

— Ага, ты не бил, — Вовка Неверов взял Витьку за шиворот и легким подзатыльником сбил с него шапку. Видимо, он считал, что это вот «военное выступление» должно иметь хоть какой-то эффект. — Ты просто стоял и смотрел, как они двое на одного. Игру продули, так решили отмазаться на нашем вратаре!

— Да какие двое! — тонко заскулил Витька. — С вашим Синим только Шкерик стыкнулся. Потому что вчера Синий у него зажал два пятака, когда они в чику… При чем тут футбол-то… Чё налетели всей кодлой на одного! — И Витька завыл громче…

— Ладно, ребята, пошли, — деловито посоветовал Лешка Григорьев. — Сейчас его мамаша выскочит, будем все виноваты… — Витькин дом был неподалеку, сразу за дырявым забором.

— Да, она сейчас выскочит! — ревел Витька уже в полный голос. — Она вам вломит по ж…! Заикаться будете, гады! — Обида его на вопиющую несправедливость была такой великой, что он даже не боялся показаться рёвой и хлюпиком, уповающим на мамочкину защиту. — Подождите, она сейчас!..

— Страшно-то как… — неуверенно хмыкнул Вовка.

— Фома, заткнись, — велел Атос.

А Фонарик поднял шапку и аккуратно надел на ревущего Каранкевича. Потом поднял опрокинутое ведро.

— Домой… — сумрачно приказал Атос. А когда прошли уже половину Большой ограды и Витькин плач стал неслышен, Атос жестко спросил у Мурзинцева:

— Ну и что ты, Шурочка, напишешь в своей «Летописи»?

— То и напишу, — сумрачно сказал Шурик. — Гоголю надо оторвать язык и засунуть в…

— Точно. Прибежал, разорался: «Наших бьют!» — согласился Борька.

— А я то тут при чем! — шумно завозмущался Гоголь. — Синий идет, за сопатку держится, «смоленские» напали»…

Лодька молчал. Смешались в нем всякие ощущения. И облегчение, что драться не пришлось (чувство совсем не героическое). И виноватость перед напуганным ревущим Каранкевичем, с которым когда-то были в одном детском садике. И опасливое понимание, что оказывается в одну минуту компания нормальных (хотя и вовсе не примерных) пацанов может превратиться в стаю…

Впрочем, противно было, кажется, всем.

— Кретины, — выругался Лешка. — Из-за двух пятаков чуть не устроили Варфоломеевскую ночь…

— Какую ночь? — переспросил Цурюк. До этой минуты он бегал и сопел со всеми, но ничего не говорил, поскольку оценивал события запоздало.

Лешка плюнул…

Когда вернулись на Стрелку, Славик Тминов, изнемогавший от любопытства и тревоги, вытянул шею:

— Ну, там чего?..

— Все живы, — сказал Шурик Мурзинцев. — Гладиаторский бой отменяется, билеты возвращаются в кассу…