— Стоп! — встрепенулся Топорков. — Журналистка? Это кто?

— Журналистка… — Сергей Иммануилович полез во внутренний карман пиджака, достал несколько сложенных вдвое листов машинописной бумаги: — Светлана Бирнаева, двадцать пять лет, место рождения город Самара, проживает в Москве, в комнатном коммерческом общежитии в Зябликово, образование — «Журфак», место работы: молодежное интернет-издание «Тамерлан».

— Отличная биография! — решительно махнул рукой миллионер. — Берем!

— Семен Александрович, вот как вы так можете? — не выдержал Тумарин. — Вот так взять и решить за Сизаря: какая девушка ему подойдет, какая не подойдет?

— Отстань от моей совести, Денис, ее в кои веки ничего не тревожит! — отмахнулся Топорков. — Я же их не женю и даже в постель не укладываю. Вот скажи, тебе во время студенческих посиделок возлюбленная никогда не говорила: «Я с подружкой приду, захвати для нее какого-нибудь товарища»? Говорили? Ну и как, тебя совесть не мучила, что ты за него решаешь, с кем ему познакомиться? Вот и здесь ты ничего более страшного не совершаешь. Маленькое свидание — и ничего более.

— Почему я?

— Потому что это сделаете вы, юноша, — ответил с дивана старик. — Он ведь ваш друг, не правда ли? Вот и сделайте своему товарищу доброе дело… — Сергей Иммануилович крякнул, приподнял одну руку, другую, потом оперся ими на подлокотник и встал: — Пойдемте со мной, молодой человек. У нас с вами сегодня намечено одно очень, очень важное дело в моем загородном доме.

Самый старший член правления корпорации «Молибден» не только сам носил лишь старую и неброскую одежду, подвытертую и многократно стиранную, но и машину себе выбрал тоже не новую, серую и матовую. Правда, это был «майбах». Учитывая прохладную московскую осень, Денис оставил свой мотоцикл в подземном гараже небоскреба, забрался вслед за Сергеем Иммануиловичем в просторный, пахнущий ладаном салон, отделанный кожей и каким-то красным деревом. Возможно — учитывая показную скромность старика — всего лишь вишней или мореным дубом.

Машина выкатилась на московские улицы, повернула на запад и встала в пробке. Сергей Иммануилович, откинувшись на диване, невозмутимо смотрел в окно. Молодой и деятельный Тумарин, тяготясь затянувшимся молчанием, покрутился в своем углу, кашлянул, затем спросил:

— Скажите, а почему вы решили, что законы против национальной розни должны ее разжигать?

— М-м? — повернулся к нему старик.

— Ну, там, наверху, вы сказали, что нужно лоббировать законы против разжигания, чтобы люди «на ножах» оставались.

— А-а, ты про это, — вздохнул хозяин «майбаха». — Ну, это очень просто. Юноша, если не ошибаюсь, в вашем проекте завязаны уже больше десяти тысяч работников. Кто они по национальности?

— Понятия не имею, — пожал плечами Тумарин. — Никогда не интересовался этим вопросом.

— Ответ правильный, — кивнул старик. — В организации, где все равны, национальность работника руководство не интересует. Интересует только его специальность и квалификация. Это нормально, так и должно быть. Это понимаешь и ты, и твои сотрудники. Но теперь представь себе, что ты издашь серию приказов, направленных на обеспечение национального равноправия. О том, что намибийцы не имеют права оскорблять анжуйцев, что менгрелы не должны опаздывать на работу больше, чем на три минуты, что представительство тибетцев в инженерном составе не должно быть ниже семи процентов, а корейцы, как коренные обитатели пуско-наладочного цеха, имеют право на две бесплатные бутылки молока…

— Но ведь для инженерной должности нужно иметь образование! — возмутился Тумарин.

— Вот видишь, у тебя уже началась межнациональная рознь, — рассмеялся Сергей Иммануилович. — Именно в эту точку мы и бьем. Чем больше в государстве расовых законов и подзаконных актов, тем больше вражды и разногласий. На пользу постановления направлены или во вред — вопрос второстепенный. Самое главное — постоянно напоминать гражданам противника, что они разные и что им следует размежеваться. А уж потом для вражды и резни вполне хватит одной умело вброшенной спички.

— Но ведь есть и настоящая, реальная вражда! Когда кричат: «Бей черных!» или «Жидовская рожа!».

— Я знаю, — кивнул старик. — Есть и такое. А еще есть «разъездились тут!», «москали!», «замкадовцы!», «двоешники» и «ботаники». Однако никому ведь не приходит в голову создавать законы против вражды троечников и хорошистов, или пешеходов и джипперов? И ничего, как-то обходятся. В стране, где все государство считает всех граждан одинаковыми, оно и должно относиться к ним одинаково. То есть, за «жидовскую рожу» и «тупую обезьяну» хам обязан получать одинаковый срок: за оскорбление честного гражданина. А за «бей черных» и «поджигай джипы» — одинаковые сроки за призывы к беспорядкам. Выбор тут прост: или государство признает общее равенство — или не признает, разделяя подданных на расы. Любое упоминание в законе о национальных вопросах равносильно мыслям о рыжей обезьяне.

— Какой еще рыжей обезьяне? — не понял Денис.

— Неужто не слышал? — удивился старик. — Это одна из историй про великого Ходжу Насреддина. Помнится, он при большом стечении народа обещал превратить канарейку в осла при условии, что никто вокруг не будет думать о рыжей обезьяне. Лопоухой, большеглазой, с длинным закрученным на спину хвостом и густой гладкой шерстью… Здесь то же самое. Борьба с межнациональной рознью и ее насаждение — это одно и то же. Это попытка сложить побольше хвороста для будущего пожара.