Шрифт:
— Вы до армии с бабушкой жили? — спросил Владимир Петрович Грунева.
— Совершенно верно, — удивлённо вскинул густые, длинные ресницы Владлен, — как вы угадали?
Это у него прозвучало искренне и по-домашнему.
— А почему вы ей редко пишете?
Дело в том, что Владимир Петрович получил вчера от бабушки Грунева письмо. «Дорогое командование! — писала она. — Я обеспокоена тем, что наш Владик молчит. Наверно, это неспроста. Сообщите, пожалуйста, как его здоровье?»
Грунев действительно давно не писал бабушке, не до того было. И о чем писать-то? Что тяжко, что вот с рукой… Так у нее сердечный приступ начнется.
— Я напишу, — тихо пообещал он.
— Не обижайте ее.
— Ну что вы! — торопливо произнес Грунев, и его карие глаза словно бы далее подернулись слезой. — Не сомневайтесь…
— А трудностей армейской жизни не бойтесь, — сказал подполковник, — они себя оправдают. Вы читали в комнате Славы историю нашего полка?.. Был в нем молодой волгарь Дмитриев… Его батарея вела бой на реке Аксай. Наблюдатель Дмитриев окопался на кургане, стал передавать важные ориентиры. Но фашисты его засекли. Сначала минами хотели накрыть — не удалось. Выслали отделение автоматчиков… Дмитриев всех уничтожил из ППШ. Тогда в облаву пошло до взвода фашистской пехоты — кругом ползли на курган… Дмитриев видит — не уйти ему, патроны кончаются. Вызвал огонь батареи на себя… Его позже мертвым нашли… И здесь же — фрицев тридцать перебитых.
Ковалев помолчал.
— Был тихий, незаметный паренек… Даже застенчивый…
Грунев вспомнил портрет Дмитриева в комнате Славы, ясно представил себе и этот бессмертный курган, и героя на нем…
— Не бойтесь трудностей армейской жизни, — повторил подполковник. — Знаете, как в беге, когда преодолеваешь критическую точку усталости и появляется второе дыхание?
Это Грунев уже знал и согласно кивнул. Впервые за весь разговор он безбоязненно посмотрел на командира полка.
— Ну, желаю вам ратных удач. — поднялся Ковалев и крепко пожал руку тоже вставшему Груневу, — верю в вас…
— Разрешите идти? — каким-то ликующим голосом спросил Грунев.
— Идите.
Он старательно повернулся через левое плечо, немного качнувшись влево, но выровнялся, вышел из комнаты.
«Ничего, — подумал Ковалев, — основа у него неплохая. Старателен, совестлив. Надо помочь освободиться от бабушкиного тепличного воспитания, подсказать кое-что Санчилову — и будет солдат как солдат… Сергей Павлович и не с такими справлялся».
Мысль о Боканове возникала неизменно и всякий раз, когда наталкивался на трудный случай, когда недоволен был собой.
…Грунев пересек двор военного городка как в тумане: ему пожал руку сам командир полка! И сказал, что верит в него. Да он горы своротит, чтобы доказать, что в него можно верить! Да он… Вот завтра же начнет дополнительно заниматься, три раза пробежит по лабиринту полосы препятствий. Костьми ляжет, а пробежит!
Навстречу шел сержант Крамов. Грунев, шагов за шесть вытянулся, прижал к туловищу левую руку, до отказа повернул голову влево, приложил ладонь к пилотке.
«Смотри ты, — приятно удивился Крамов, — ученье впрок». И, ответив на приветствие, продолжал свой путь.
В спальне налетел с расспросами Дроздов:
— Ну, что, Груня, получил питательную клизму?
Владлен посмотрел снисходительно, на полных губах его заиграла ироническая улыбка.
— О чем речь была? — допытывался Дроздов, словно обшаривая глазами лицо Грунева.
— Допустим, об армейской жизни, — скупо ответил Владлен.
— О ней с лапшой говорить — пустяшное дело, — пренебрежительно скривился Дроздов.
И вдруг этот тихоня рассвирепел. Сжимая кулаки, наступая на обидчика, закричал тенорком:
— Не имеешь права оскорблять! Чтоб это в последний раз!
В возбуждении Грунев говорил быстро, захлебываясь, слова будто наталкивались друг на друга, громоздились, теряя окончания, пузырясь.
Дроздов, уже привыкший мимоходом подтыривать Грунева, даже растерялся.
— Псих, а не лечишься, — пробормотал он, надевая темные очки, и вышел.
Очки эти врачи прописали из-за конъюнктивита носить несколько дней. И хотя сроки уже все истекли, Дроздов не торопился распроститься со своей, как он считал, привилегией: где надо и где не надо важно надевал очки.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
До армии Аким Крамов работал слесарем на станкостроительном заводе в Новосибирске и учился в вечерней школе. Так сложились семейные обстоятельства. Отец, тоже рабочий, внезапно умер, а были еще брат, сестра и часто болеющая мать. Значит, становись кормильцем.
Аким работал старательно. Относились к нему в цехе с большим уважением. Приняли в партию. Он мечтал о ракетных войсках, попал же в мотострелковый полк. Но, как человек долга, и здесь нес службу на совесть.