— Ничего не знаю, — уперся Жилкин. — Первый раз эти часы вижу.

Иван Федорович посмотрел на двери бильярдной «Потешного сада». Возле них стоял тот самый усатый городовой в штатском и внимательно рассматривал газету, делая вид, что читает. Время от времени усатый поднимал взор от газеты и посматривал на Жилкина. Очевидно, фигура Вани Жилкина была здесь блюстителям порядка хорошо известна…

— Иван Захарович, — официальным тоном обратился к Жилкину судебный следователь Воловцов. — Ты начинаешь меня злить. Сам же сказал, что врать таким, как я, себе дороже. Что, мало у тебя было неприятностей? Хочешь еще? Так я это вмиг тебе устрою. Вон, видишь усатого мужчину, что у входа в бильярдную газету якобы читает?

— Ну, вижу, — ответил Жилкин и посмотрел на усатого. — И что?

— Знаешь, кто это?

— А чего ж не знать? — усмехнулся Ваня. — Это переодетый легавый. За версту видно.

— Верно, — согласился Воловцов. — Только не легавый, а господин полицейский, находящийся при исправлении своих служебных обязанностей. Сейчас я ему скажу несколько слов, и он поведет тебя в участок. Там тебя определят в камеру до моего дальнейшего распоряжения, а я пока отъеду по делам в другой город. Я буду заниматься своими делами, а ты будешь сидеть и дожидаться меня, покуда я не вернусь. Правда, я и сам не знаю, сколько пробуду в том городе — три дня или целый месяц, но ведь это будет не мой выбор, а твой. Не так ли, Ваня?

Жилкин молчал, видно, соображая, как вести себя дальше.

— И не вынуждай меня лезть в карман сюртука и доставать оттуда один интересный документ, подтверждающий, что часы марки «Лонжин» подарены, а точнее, отданы тобой не далее, как вчера, в счет долга владелице веселого заведения на Грачевке мадам Жозефине. Что, опять будешь отрицать?

— Не… — мотнул головой Жилкин после недолгого молчания. — Не буду. Часики эти, признаю, мои. Но они чистые. Я их у одного залетного фраера в «фараона» выиграл.

— Что за фраер? — заинтересованно спросил Воловцов.

— Не знаю, ей-богу. — Было очень похоже, что Жилкин не врет. — Первый раз его в жизни видел. Да и не фраер он, а не пойми кто. Мутный какой-то. Неизвестно, чего от него и ожидать можно…

— Ваня, я зову городового… — на всякий случай произнес Воловцов, хотя и видел, что Жилкин говорит правду.

— Ну, вот те крест! — Жилкин истово перекрестился, и хотя православным он никогда не был, это выглядело очень убедительно и произвело нужное впечатление на Ивана Федоровича…

— Хорошо, а где играли? — спросил он.

— У Китайца на «хазе», — ответил Жилкин.

— А кто это — Китаец?

— Катала один.

— Кто еще был на хазе?

— Я, он и Китаец, — ответил Жилкин.

— Как он забрел к этому Китайцу?

— Ну, так все знают, что у него играют, — пожал плечами Жилкин.

— Что еще можешь про этого мутного сказать?

— Ну, что… — Жилкин на минуту задумался. — Ну, вот, скажем, проиграл он полста рублей. Иному мастеровому или чинуше надо месяц горбатиться, чтобы бабки такие заиметь, а этот даже глазом не моргнул. Деньги для него — совсем не цель…

— Не цель? — переспросил Воловцов.

— Ну, да, — подтвердил Жилкин. — Не цель, а способ…

— Способ — для чего? — Иван Федорович уже начал понимать, что имеет в виду Ваня Жилкин..

— Как бы это вам… сказать…

— Ну, как есть, так и скажи, — поторопил Жилкина судебный следователь.

— Не, не способ, — поправился Иван. — Средство. Чтобы жить, как он хочет. Вволю и ни на кого не глядючи…

— Ясно, — констатировал Воловцов. — Дальше, давай, рассказывай.

— А что дальше… — Иван немного помедлил. — Дальше он часики эти и поставил. Последняя это его ставка была. А как проиграл их, резко оборвал игру и ушел. Сказал еще, что «цыганка права была»…

— Какая еще цыганка? — удивленно вскинул брови Иван Федорович.

— А мне почем знать, начальник? — уставился на судебного пристава Жилкин в явном недоумении.

— Ладно… И что, отыграться даже не пытался?

— Нет, не пытался. А вообще, в картах фарт, он или есть, или его нет вовсе. Нет фарта — надо сваливать и не дергаться…

— Это верно, — согласился Иван Федорович. — Ладно. Опиши мне этого мутного. Какой он масти?

— Не знаю. Не понятно с ним ничего, — раздумчиво произнес Иван. — Говорил он мало, играл молча, водку не пил. Потом молча же и ушел. Голоса его не помню…

— Как он выглядел? — продолжал допытываться судебный следователь.

— Обыкновенно выглядел, — не сразу ответил Жилкин. — Хмурый, спокойный. На благородного похож. Лицо у него такое, породистое. Бабы на таковских гроздями вешаются. А кожею темен.

— Про баб — ясно… А что значит, темен кожею? Загорелый, что ли? — черкнул что-то в памятной книжке Иван Федорович.

— Ага, загорелый, — усмехнулся Жилкин. — Только загар этот не на южном побережье Крыма приобретается, а на Южном Сахалине…