– Мне не кажется, что он воображает.

– Ты ничего не понимаешь! Этот человек полон самонадеянности.

– Ничего подобного, – горячо возразила Мэг. – Я знаю Поля давно. Надо еще поискать такого уважаемого, такого…

– Так ты на его стороне? Ты забыла, что я твой муж?

– Я ни на чьей стороне. Я просто сказала, что его уважают.

– А меня нет?

– Я этого не говорила.

– Ты это имела в виду. Думаешь, я не понимаю, что ты думаешь? Я читаю тебя, как открытую книгу, Мэг. Хорошо, я продаю спиртное! Выпивку! Я продаю ее сливкам общества. Дамам из окружения твоей матери…

– Оставь, пожалуйста, мою мать в покое.

Она сердилась не из-за матери, и даже не из-за Поля. Просто сердилась. Донал хмыкнул:

– Мне смешно. Я видел, как они напиваются в клубах, эти праведники.

– Не вижу ничего смешного, – сухо произнесла она.

Он перестал смеяться, поднял голову и прищурил глаза, пристально глядя на нее:

– Беда, что у тебя нет чувства юмора.

– Не буду это отрицать. Это недостаток. В меня не вложили его, когда создавали. А с тобой беда в том, – и она окинула его взглядом: он все еще стоял облокотившись о камин, такой беспечный, такой самоуверенный. Он, должно быть, не сумел убедить Поля и был в ярости, что впервые у него не получилось, – что ты всегда хочешь, чтобы все было по-твоему. Все по-твоему.

Донал мигнул и открыл широко глаза, показывая свое удивление.

– Не верю своим ушам. По-моему? Назови хоть что-то, что ты хотела и не получила! Дом? Ты выбрала его. Неделя на Бермудах? Мы едем. Все, что ты хочешь, ты получаешь!

– Есть то, что я не хочу, – очень тихо произнесла она. – Но я все равно получаю это.

– О!

– Да, ты понимаешь, о чем я говорю!

– Опять о предохранении. Снова об этом. Она вздернула подбородок:

– Да, снова!

Он сделал к ней шаг:

– Но я говорил тебе, когда женился, что хочу иметь большую семью. Я предупреждал об этом.

– Что значит большую? У нас четверо детей, и я обожаю их, но не хватит ли? Сколько еще тебе нужно?

– Сколько получится.

Она насмешливо улыбнулась:

– Сколько Бог пошлет?

– Если хочешь, считай так.

– Ты же не веришь в это, Донал. Ты неверующий.

– У разных людей разные веры. Принципы. И один из моих принципов – никакого контроля за рождаемостью. Кроме ритма.

– Но ты ведь не придерживаешься даже этого. Ты берешь меня, когда тебе этого захочется.

– Да, но ты тоже любишь это.

– Ты хочешь, чтобы я рожала детей, пока не упаду?

– Ты не упадешь. Ты здорова как лошадь.

Он обнял ее за плечи. Его ладони, прикоснувшиеся к ее округлившейся плоти, были горячи.

– В Фолл-Бурже тоже одеваются в такие сорочки, только они у них черные. Черные кружева, да? – И когда она не ответила, повторил: – Да?

– Я не помню. Оставь меня в покое.

– Нет, ты помнишь. Ты все помнишь. Как мы вернулись в свою комнату в отеле, как мы…

Ее голос дрожал, когда она снова повторила:

– Оставь меня в покое.

Прижатая к кровати, она теряла равновесие. Одной рукой она загородилась от него, другой пыталась ударить его в грудь.

– Сильная. Сильная. Давай, повоюй со мной. Мне это нравится.

Она была на грани слез.

– Донал, нет, я сержусь. Ты разве не видишь, что я сержусь?

Он спустил тонкие бретельки с ее плеч – мягкий шелк упал на пол. Донал слегка подтолкнул ее, и она упала на кровать, на одеяло, сложенное в ногах. Он смеялся, уткнувшись в ее плечо:

– Давай, Мэг, ты же не сердишься. Ты не можешь сердиться на меня.

Она сопротивлялась:

– Могу, могу.

Он все еще смеялся:

– Но я знаю, что делать. Я всегда знаю, правда? Глупо было бороться, все равно что пытаться сдвинуть скалу.

– Ну, пожалуйста, не сейчас.

– Нет, сейчас. – Смех смолк. – Именно сейчас. Малышка Мэг, ну же. Да, малышка Мэг.

– Тебе это понравилось, – услышала она его шепот, почувствовала шелк одеяла, которым он укрыл ее и заботливо подоткнул под ноги. – Поспи. Еще есть время. Я пойду к мальчикам.

Она не спала. Он снова доказал ей, что может делать с ней, что захочет. Черт побери, может ведь. И она нахмурилась, с усилием вспоминая, пытаясь проследить все с самого начала, с того дня в доме Ли… Тогда все суетились вокруг Дэна, сидящего в глубоком кресле, а она стояла в стороне у пианино. Донал сразу подошел к ней.

– Нас еще не познакомили, – сказал он. – Какой прелестный цвет для холодного дня. Вы похожи на рождественскую розу.

Она была такая наивная – викторианский пережиток. Слишком наивная, чтобы понять, что ей хотелось от него. Но он понял.