Он вышагивал по холлу, не понимая, что он ищет и ищет ли вообще. В библиотеке он постоял, рассеянно глядя на награды и свидетельства, которые Мими, так по-глупому гордясь им, разместила на стене за его письменным столом. Его имя, Поль Аарон Вернер. было написано черными чернилами на белой бумаге или бронзовыми буквами на коричневой доске – благотворительные фонды, клиники и приюты, в попечительских советах которых он работал, благодарили его. Американский объединенный восстановительный комитет чествовал его за работу по сбору семи миллионов долларов, квоты Нью-Йорка, «на восстановление пострадавших в войне гетто Центральной Европы». «Солидный гражданин», – подумал он с иронией.

Он взял любительский снимок Хенка, когда мальчику было три года и Поль вышел с ним гулять в парк. Такое веселое маленькое личико! Дерзкое, как у Дэна. И мягко очерченный рот, как у отца. Во всяком случае, после Фредди что-то осталось. Иметь такого сынишку…

Попытайся не бередить свою рану, Поль. Это бесполезно и некрасиво.

На другой стене он наткнулся взглядом на фотографию жены в серебряной раме. Это был дубликат фото, которое он держал в конторе. Утонченная улыбка, сдержанная, немного грустная. Длинная шея подчеркивалась елизаветинским воротником из накрахмаленных кружев – она носила кружева, потому что это нравилось ему. И ему захотелось расплакаться из-за нее, из-за себя, из-за всего.

Поль прошел через коридор. Дверь в детскую была приоткрыта, так что свет падал на балдахин над плетеной колыбелью. Суеверное представление о том, что заранее ничего нельзя покупать для ребенка, представление, над которым они с Мариан смеялись, теперь, как выяснилось, подтвердилось. Он захлопнул дверь в детскую. Завтра он позвонит в благотворительную организацию и уберет все эти вещи из дома.

Наконец он добрался до кухни и вспомнил, что доктор велел ему выпить бренди. Он запасся спиртным как раз перед началом «сухого закона». Думал сохранить бренди для какого-нибудь торжественного случая, хотя какие теперь могут быть торжества, он не предполагал. Поэтому он налил себе полный стакан. Может, это поможет ему уснуть. И, медленно потягивая бренди, Поль подошел к окну в гостиной. То там, то здесь горели окна в домах: какой-нибудь студент готовился к экзаменам, кто-то внезапно заболел или любовник вернулся домой поздно после свидания.

Поль долго стоял, ожидая, когда ему захочется спать. Наконец перед рассветом он лег в широкую холодную кровать и закрыл глаза.

Шел 1923 год, страх перед красной опасностью нарастал. Никогда со времен Гражданской войны давление со стороны правительства не было таким суровым. Бюро военной разведки составило список, озаглавленный «Кто есть кто в пацифизме» и передало его во все газеты и суды; Джейн Адамс и Лилиан Волд были первыми в этом списке предполагаемых врагов общества. Преподобный Джон Хайенесс Холмс был арестован только за то, что высказал свое мнение на улице. Незадолго до этого президент Дартмутского колледжа обвинил генерального прокурора Пальмера в искусственном нагнетании в обществе страха ради своих политических целей – многие знали о планах Пальмера выдвинуть себя в президенты. По всей стране циркулировали петиции и произносились речи, продолжались аресты.

В один из вечеров Дэн Рот должен был выступать в маленьком зале в Ист-Сайде. Хенни с ним не было, и он чувствовал себя свободным. Бесстрашная и дерзкая на язык, когда выступала сама, Хенни всегда тревожилась за Дэна и умоляла его быть осторожным. И он всегда ей уступал.

В зале собралась самая разная публика: интеллектуалы, аккуратно, но скромно одетые, представители профсоюзов, коммунисты.

Поль, пришедший сюда по просьбе Хенни, разглядывал собравшихся в пыльном, плохо освещенном зале.

Обычно он не посещал собрания такого рода, хотя, конечно, он был противником войны и сторонником свободного слова. Возможно, хотя это никогда не приходило ему в голову, он не был достаточно смелым, чтобы стать агитатором. С другой стороны, все эти пламенные речи, обращенные к единомышленникам, казались ему пустой тратой времени и сил. Но так или иначе, а он был здесь, в зале, и не только из-за Хенни. Ему хотелось уйти из дому: сегодня была очередь Мими устраивать бридж для дам. Раз в неделю они собирались узким кругом: мужчины за карточным столом, а их жены в тот же вечер встречались в другом месте. Поль был, кажется, единственным мужем, не играющим в карты, – факт, весьма раздражавший Мими. Ему было неинтересно играть, он не мог запомнить, кто с какой карты пошел, и не заботился об этом. Обычно, когда Мими устраивала ночные посиделки для дам у них в доме, он уходил в библиотеку читать. Однако в последнее время эти женские сборища стали действовать ему на нервы: женщины с их ленивыми сплетнями казались ему такими тривиальными… Но в то же время он чувствовал себя пристыженным за то, что так резко осуждал их невинные развлечения. Что еще делать Мими, как не устраивать встречи с друзьями, с благотворительными завтраками и игрой в бридж?

Внезапно он увидел Ли и дочку дяди Элфи Мэг. «Странная дружба», – подумал он и стал наблюдать за их кивающими головками. Модный шиншилловый берет украшал блестящие волосы Ли, на Мэгги была фетровая шляпа с широкими полями. Она очень шла к ее скуластому лицу и крупной фигуре. Обычно Мэг чувствовала себя удобно в свитерах и плиссированных юбках и просто расцветала в холодную погоду, когда ее прекрасная кожа розовела. В ее доверчивом здоровом лице было что-то, вызывающее у Поля нечто вроде жалости. В последнее время, однако, произошли перемены: Ли стала учить ее, как надо одеваться. Эмили, мать Мэг, любила во всем изящество, однако дочь свою одевала плохо.

Поль тоже был причастен к «освобождению» Мэг, так как именно он добился разрешения на ее учебу в колледже от Элфи и Эмили, родителей Мэг. Они бы всегда держали ее дома, зависимую и неразвитую. «Ей нелегко придется с ними, когда она попытается выйти замуж», – подумал он.

Он пересел на свободное место рядом с ними.

– Какой сюрприз! Семейный выезд! – сказала Ли с насмешкой.

– А что вас привело сюда? – в тон ей ответил Поль. – Неужели вас интересует политика?

Ли улыбнулась: