Я подозрительно уставился на него, пытаясь разглядеть подвох. По лицу Краснова блуждала легкая улыбка, грудь вперед, глаза насмешливо поблескивают из-под очков. Вот ведь точно, каналья, до чего-то допер своим умом, у него при этом всегда одна и та же рожа!

— Ну, попробуй объяснить, — как можно безразличней сказал я.

— У меня есть бабка по материнской линии, — начал товарищ. — Она живет в деревне под Житомиром. Собственно, это не суть важно, это к делу не относится. Так вот, у нее дом довольно старый, рассохшийся. И скрипело там все, что могло. В том числе и дощатый пол. Создавалось ощущение, что ночью кто-то ходит по дому. Я тогда совсем маленьким был, потому спал плохо, боялся…

— Это ты сейчас на что намекаешь? — прищурился я.

— Да не на что, — отмахнулся Денис, пряча улыбку. — Ты дальше слушай. И как-то раз я спросил у бабальки, кто это, мол, ходит по дому ночью. А она мне: «Домовой». Да я с детства в сказки не верил, пошел уточнить к отцу. Тот мне все и объяснил.

Краснов поманил меня за собой, и мы дошли по коридору до лестницы, остановились. Денис присел и указал рукой на несколько досок, шероховатых, с облупленной краской.

— Присмотрись. Видишь, краска на некоторых досках более стерта, чем на других? Видишь? Да ты присядь.

— Ну…

— Баранки гну. Дорожку видишь?

— Ну, вижу, — угрюмо ответил я. Действительно, от лестницы до дверей канцелярии словно тропинка была протоптана, краска была более светлая, более обтертая. Сверху этого не заметно, но если низко посмотреть вдоль пола, да еще и против света, то контраст можно различить.

— На втором этаже у нас самый часто посещаемый кабинет это канцелярия, — продолжил Денис. — Особенно в последние дни, прямо паломничество. И все приходящие поднимаются по лестнице и идут напрямую к кабинету. Вон, даже краска цвет потеряла, истончилась. Соответственно, короткие доски на полу так или иначе деформировались, рассохлись. Их за день втопчут вниз, вдавят, а дерево материал упругий, он гнета не терпит. Вот и начинает ночью распрямляться по мере возможностей, возвращаться на место. Оттого и скрип.

Он замолчал, победно окидывая меня взглядом. Не желая оставлять своих позиций, я лихорадочно искал доводы против теории друга.

— Так-то оно, может, и так, — кивнул я. — Но вот объясни-ка мне, юный следопыт, почему тогда скрипит не весь пол сразу, а именно от лестницы до канцелярии, а?

Но мой контраргумент был неожиданно легко развеян.

— Это просто, — качнул головой Краснов и указал на приоткрытую оконную фрамугу лестничного пролета. — К утру температура начинает падать. Физику учил? Тела от холода сжимаются. Вот доски, ближайшие к окну, и встают на место первыми. А дальше цепная реакция, как в домино.

Я молчал. Крыть было не чем. Щекочущая нервы история оказалось банальностью. Мне даже грустно стало.

— Эх, Денис, и в кого ты такой прагматичный, — сокрушенно покачал я головой.

— В родителей. Что, наступил песне на горло? Хотел еще немного позаблуждаться? Ну извини, сам попросил.

— Да не в том дело, Дэн. Не хочу я заблуждаться. Я хочу верить, что в мире есть хоть что-то, что не поддается объяснению. Понимаешь? Загадочное, таинственное.

— А зачем? — на полном серьезе удивился Денис. — Разве не интересно знать суть вещей?

— Блин, сложно с тобой! — отмахнулся я. — Ну как зачем? Чтобы было над чем голову поломать. Нервы, опять же, пощекотать. Здорово ведь знать, что есть что-то помимо нас, помимо нашего мира. Нечто неизведанное.

— Летающие тарелки, например? — ехидно спросил товарищ.

— Да хотя бы, — я не обратил внимания на его тон. — Хотя бы и тарелки. Не интересно, что это и откуда они взялись?

— Нет, не интересно.

— Ты не любопытный.

— Любопытный. Даже очень. И есть очень много сфер, в которых я ничего не знаю, но хочу узнать. Но для этого необходимо не бояться по углам, а учиться. И читать.

— Опять намекаешь? Да верну я тебе твою книжку, верну.

— Я не о том, — Денис стал серьезным. — Игорь, ты себе представь на секундочку насколько мало тебе известно об окружающем мире. И даже не из серии чего-то неизученного наукой, а уже известного, просчитанного и ставшего аксиомой. Ты вот инженер, варишься в своей области знаний. Но есть же еще и другие. Математика, химия, физика, психология, социология. Это же какие массивы знаний! Компиляция опыта поколений. Астрономия, биология, медицина. Продолжать можно долго. Вот что интересно, вот где для себя можно открыть много нового. Это же все грани одного большого мира, который мы еще и не изучили толком. А ты уже за его пределы лезешь. Хочешь не знать, а догадываться. Щекотать нервы.

— Но ведь есть что-то за гранью понимания? — ухватился я за оброненную фразу Краснова. — За гранью нашего большого мира?

— Есть, — просто ответил Денис. — Генная инженерия, антиматерия, сверхтяжелые сплавы. Многое есть, что еще предстоит изучить и понять. Но все это лишь эволюция науки, а не вдруг взявшееся откуда-то чудо. И чем больше ты будешь постигать знаний, тем меньше будешь верить в сверхъестественное. В чудеса верят лишь недостаточно образованные люди.

— Это, типа, я дурак? — обиженно спросил я.