— Белила?

Глянув сперва на хозяйку, а потом и на хозяина, челядинка осторожно подтвердила:

— Они самые.

— Дай.

Приняв от служанки увесистую серебряную коробочку, мальчик ее открыл, полюбовался на содержимое и равнодушно вернул обратно, заинтересовавшись остатками лекарственных препаратов. Осторожно понюхал горлышки миниатюрных кувшинчиков, разломил одну из трех оставшихся пилюль и опять недовольно поморщился.

«Ну да, как я мог подумать, что пилюльки не из сулемы! Она да ртуть — две чудодейственные панацеи от доброго доктора Арнольда Линзея, коими он и мертвых поднимает на ноги. Конечно, если от такого не умер, остальное уже не страшно. А тут что? Хм, этот состав, пожалуй, мне незнаком».

Вылив несколько капель непонятного отвара себе на ладонь, а потом их же и лизнув, десятилетний целитель вначале задумался, а потом спросил:

— Кто готовил это лекарство?

Боярин от такого простого вопроса неожиданно замялся. Глянул на жену, на дверь и все же ответил, правда, на удивление тихо:

— Кореньщик один, мне про него верные люди подсказали…

— Как его найти?

— Да уж никак, пропал месяца два тому.

— Ты помог?

От такого прямого вопроса Захарьин опять замялся, потом удивился, затем почувствовал гнев… Который странным образом пропал, стоило царевичу подойти ближе — так, чтобы стали отчетливо видны его глаза. Успешно подавив несвоевременное желание перекреститься, Василий Михайлович ответил чистую правду:

— Не успел.

Сразу потеряв весь интерес к продолжению разговора, наследник взял в руки несколько снадобий, пудреницу, и напоследок прихватил свинцовый гребешок, коим боярыня расчесывала и одновременно подкрашивала свои рыжеватые волосы. Вернувшись к постели больной, он аккуратно присел на краешек и опять приоткрыл шкатулку с свинцовыми белилами:

— Это медленный яд. Употребленный один, или даже несколько дюжин раз, никак не сказывается. А при постоянном пользовании напитывает своей отравой все нутро и кости, портит Богом данную красоту, старит кожу, и способствует рождению юродивых детей. Или НЕ рождению.

Из рук страшно побледневшей челядинки звучно упало что-то мелкое, но при том достаточно тяжелое, посинели губы у хозяина дома — а Дмитрий вместо шкатулки подхватил гребешок:

— Такой же яд, как белила.

На затянутую в перчатку ладонь легли два бугристых шарика:

— Сулема, из коей состоят пилюли, в чуть большем количестве есть страшный яд, смерть от которого хоть и быстра, но весьма мучительна. Любит тебя Господь, Анастасия Дмитриевна!

Едва слышно булькнул невзрачный глиняный кувшинчик, задетый указательным пальцем:

— Настойка на киновари есть яд. Слабее сулемы, но сильнее двух первых. Теперь ты поняла, что с тобой?

Две мокрых дорожки пролегли от ее глаз.

— Да… Скажи, я буду?..

— Божией милостью и волей отца моего ты будешь исцелена. Но не сразу — уж больно тяжел твой недуг, боярыня.

Чуть повернув голову к еле дышащей челядинке, малолетний лекарь негромко распорядился:

— Чарку теплого молока. Бумагу, чернила и перо. Быстро.

Суета поднялась нешуточная — благо, что за дверью подслушивала почти вся боярская дворня. Ну, может и не вся, но уж половина точно.

— Болезную перенести в другое место, чтобы никакой духоты. И больше солнечного света.

Затребованные канцелярские принадлежности доставил, почему-то, один из постельничих сторожей. Отдал хозяину дома, одновременно скользнув по горенке быстрым взглядом, уважительно поклонился и исчез — а боярин с нарастающим удивлением смотрел, как четвертушка бумажного листа покрывается непонятными знаками. Впрочем?.. Напрягая в легком сумраке комнаты свое немного сдавшее зрение, он все же смог разобрать закорючки латыни — а за его спиной в приоткрытую дверь тихонечко просачивались ближние домочадцы.

— Эти травы можно купить у царского аптекаря Аренда Клаузенда. Понадобятся через три дня…

Влетевшая с кувшином горячего молока и небольшой чарочкой, служанка буквально светилась от надежды — на то, что хозяйка встанет и будет жить.

— Готово, царевич-батюшка!..

«Определенно, это новое слово в титуловании членов царской семьи. Или старое, но хорошо забытое?».

Приняв полную до краев чарочку, он проверил, достаточно ли пригодно молоко для питья, и трижды перекрестился на иконы.

— Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое…

Перекрестив и чарку, он поднес ее к губам боярыни, а догадливая служанка тут же приподняла голову своей госпожи.

— До дна.

Подождав, пока кончится молоко, Дмитрий положил руки на живот хозяйке терема и прикрыл глаза. Минута, другая, а потом слегка порозовевшая и отчетливо налившаяся жизнью Анастасия Дмитриевна удивленно пожаловалась:

— В нутрях словно бы печет!?..

Десятилетний мальчик слабо улыбнулся и обнадеживающе заметил: