— Могу допустить, как возможность, на время спора.

— Это уже неплохо.

Эвелин осторожно прощупала почву:

— Мм… а что я должна сделать, чтобы "взглянуть глазами женщины"? Я и так чувствую себя женщиной, прямо сейчас.

— Чувствуете! Так и надо — просто чувствуйте. Вы знаете, что такое "женская интуиция"? Это и есть человеческий способ мыслить. Они высмеяли интуицию до такой степени, что мы автоматически перестали ей доверять. Им нельзя было иначе: они утратили способность интуитивно видеть истину. Я вижу, эта фраза вам не по душе. Вы и должны морщиться. Над этой способностью так долго смеялись, что "просвещенная женщина", как вы, просто в нее не верит. Они не хотят, чтобы вы верили. Хорошо, пусть не "интуиция". Называйте это как-нибудь иначе. Я говорю о врожденной способности человека, столкнувшись с тем или иным вопросом, чувствовать истину. Все мы знаем, что она у нас есть, но нас научили ей не доверять. И она от этого портится, искажается. Вам никогда не доводилось чувствовать, что вы правы, безо всяких к тому оснований, кроме одного — знаете, что правы, и всё?

— Да, наверное, доводилось. Как и всем почти. — Отвергает логические аргументы как способ давления, как часть навязанной ей системы. Она решила еще немного прощупать в этом месте. — Вот к чему я… чему меня научили — это применять правила логики, когда рассматриваешь вопрос. Верно? И вы говорите, что это без толку, вопреки тысячелетиям человеческого опыта?

— Ну да. Только это не человеческий опыт. Это подтасовка. Это игра, очень сложная игра.

— А наука? Например, биология.

— Наука — это самая большая игра. Вы когда-нибудь размышляли об этом? Вы всерьез думаете, что большие тайны Вселенной, важные истины, которые мы должны просто знать, — что эти вопросы решат ученые, торгуясь, как на базаре, о том, сколько частиц нейтрино могли бы станцевать на кончике иглы? Это змея, пожирающая свой хвост; замкнутая на себе, она нужна только ей самой. Но как только вы согласились принять основные правила, вы в ловушке. Вы думаете, что подсчеты и классификации могут вас чему-нибудь научить. Необходимо отринуть это и взглянуть на мир новыми глазами. Вы будете изумлены, увидев, сколько в нем тайн — и они сами просятся к вам в руки.

— Генетика?

— Брехня. Все здание генетики построено для того, чтобы обосновать недоказуемую позицию: будто есть два пола, по отдельности они ничто, но вместе способны к продолжению рода. Если подумать об этом — оно же распадается на глазах. Гены и хромосомы, по половине от каждого родителя: нет, нет, нет! Скажите, вы когда-нибудь видели ген?

— Я видела фотографии.

— Ха! — Пока что этого казалось довольно. Она мерила шагами пол, как будто не находя слов для чувств, переполнявших ее. Она снова повернулась и посмотрела в глаза Эвелин.

— Знаю, знаю. Я об этом достаточно передумала. Есть такой… такой набор основных предположений, в соответствии с которыми мы все живем. Мы не можем обойтись без них, без того, чтобы почти все их принять на веру, не так ли? То есть, я могла бы вам сказать, что я не верю в… Токио, например; что Токио не существует, просто потому, что я не была там и сама его не видела. А все новые фильмы, которые я смотрела, просто ловкое надувательство, так? Хроники путешествий, книги, японцы; они все в заговоре, чтобы внушить мне мысль, будто на свете есть такое место, как Токио.

— Да, хоть на суде защищай. Можно было бы устроить целый процесс.

— Это точно. Мы все, все вообще, существуем в наших собственных головах, и глядим наружу сквозь зрачки глаз. Общество невозможно, если мы не будем верить опосредованным отчетам. Итак, мы все сговорились принимать на веру то, что говорят нам другие, если только не видим для них причины водить нас за нос. Общество можно рассматривать как заговор безоговорочного принятия на веру вещей, которые нельзя доказать. Мы все вместе работаем над этим, мы все определяем набор утверждений, которые не требуют доказательства.

Она раскрыла было рот, чтобы сказать что-то еще, но остановилась. Она как будто раздумывала, стоит ли продолжать. Посмотрела оценивающе на Эвелин.

Эвелин подвинулась на кровати. Снаружи, в красной и желтой дымке, садилось солнце. Куда исчез весь день? И вообще, в котором часу она вошла в эту комнату? Она не могла припомнить точно. Желудок ее ворчал, давая о себе знать, но не то чтобы ей было неуютно. Скорее, увлекательно. Она чувствовала какую-то слабость, лень, от чего ей хотелось лечь на кровати.

— На чем я остановилась? А, непроверенные утверждения. Хорошо. Если мы не принимаем на веру все, что нам говорят, мы не можем функционировать в обществе. Если вы не принимаете слишком многого, вам это не пройдет даром. Вы можете считать, что Земля плоская, что фотонов не бывает, или черных дыр, или генов. Или не верить, что Христос восстал из могилы. Вы можете довольно далеко отойти от мнения большинства. Но если вы выстроите совершенно новую картину мира, у вас начнутся неприятности.

— Опаснее всего, — заметила Эвелин, — пытаться жить в соответствии с этой новой картиной.