— Еще раз все хорошенько обдумайте и взвесьте. Если Вы откажетесь, то никто не сочтет это за проявление малодушия. Борьба на самом деле предстоит нешуточная, и победа может обойтись нам очень дорогой ценой. Очевидно, не у всех хватит сил пройти этот путь до конца. Вы и сами, наверное, знаете, какими методами действуют большевики. В случае провала не будет никаких судов присяжных, адвокатов и прочих атрибутов гнилого либерализма, как они это сами называют. Перестреляют в силу революционной необходимости всех, кто подвернется под руку, и делу конец. В любом случае, даже если Вы передумаете к нам присоединяться, я полагаю, что излишне напоминать о том, что этот разговор должен остаться между нами. Иначе гибель грозит не только Вам и Вашим близким, но и еще многим честным и благородным людям, готовым положить жизнь на алтарь отечества.

— На этот счет можете не беспокоиться. Я никому ничего не скажу.

— Ну, что же! Тогда я сообщу о Вашем решении руководству организации. Номер телефона у Вас остался прежним? Я Вам позвоню, когда будет нужно. Извините, больше никаких подробностей пока сообщить не могу. Сами понимаете, конспирация!

— Я понимаю!

Уже немного отойдя, штабс-капитан остановился, как будто что-то неожиданно вспомнил:

— Да, Вы помните Бориса Скворцова?

— Конечно, помню. Это мой старый приятель, я с ним вместе учился гимназии.

— Тогда у меня для Вас печальные новости. Не так давно он погиб в бою под Екатеринодаром.

Оглушенный этим известием, Иван побрел домой…

Через некоторое время в квартире Ивановых на самом деле раздался телефонный звонок. Штабс-капитан Уланов попросил снявшую трубку мать позвать к телефону Ивана, а затем они договорились встретиться через полчаса у памятника Минину и Пожарскому. Придя в условленное место, Иван внимательно огляделся по сторонам, но не заметил своего знакомого. Тот появился совершенно неожиданно из-за угла Исторического музея. Как выяснилось, опытный конспиратор на всякий случай перепроверялся, нет ли за ними слежки. После короткого инструктажа он дал новобранцу небольшое поручение, показавшееся тому совсем несложным. После того, как Иван с ним успешно справился, последовало еще несколько поручений. Но неожиданно всякая связь с Улановым прервалась…

Потянулись дни, а затем и недели томительного ожидания, заполненные полной неизвестностью. Вскоре по Москве поползли слухи о том, что чекистами была раскрыта крупная подпольная организация, готовившая в городе восстание. Как оказалось, подпольная явка этой организации под видом лечебницы доктора Григорьева располагалась в районе Остоженки, в Молочном переулке. Узнав о начавшихся арестах, он успел скрыться. Избежали ареста и члены центрального штаба организации, в который входили генералы и другие высшие офицеры старой армии, а также командир одного из советских латышских полков. Вскоре вспыхнули восстания в Ярославле, Рыбинске и Муроме. Дольше всего, в течение шестнадцати дней, продержался Ярославль, где восстание возглавил начальник штаба «Союза» полковник Перхуров.

В течение всех этих дней в Москве власти проявляли повышенную нервозность. На улицах были выставлены усиленные патрули, которые задерживали всех лиц, вызывавших хотя бы малейшие подозрения, наблюдалось перемещение воинских частей, в районе Кремля курсировали броневики. Паника и неразбериха царили такие, что красногвардейцы с Пресни в районе Ваганьковского кладбища без всякой причины открыли огонь по броневику, который, как впоследствии выяснилось, своим ходом направлялся в Ярославль на подавление восстания. По ночам на Братском и Калитниковском кладбищах чаще обычного звучали выстрелы…

Иван со дня на день ожидал ареста. На душе у него словно кошки скребли, не хотелось ни есть, ни пить. Днем он старался держать себя в руках, чтобы своим волнением не встревожить родителей. Но по ночам Иван долго не мог уснуть, чутко прислушиваясь к любым шорохам за дверью. Как правило, ему удавалось забыться коротким тяжелым сном только ближе к утру.

Однако чекисты за ним так и не пришли. Видимо, по чистой случайности его фамилия не значилась в тех документах «Союза», которые им удалось захватить, а затем не всплыла на допросах арестованных подпольщиков.

В тревожном ожидании прошло все лето, затем наступила осень. Поскольку ничего страшного так и не произошло, Иван постепенно начал успокаиваться. Надо было думать о том, как жить дальше. Найти в это смутное время достойную работу, тем более с его специальностью, было практически невозможно. Пришлось перебиваться случайными заработками, в основном переводами с английского и французского языков, которые он довольно прилично знал, а также частными уроками. Но все это приносило мизерный доход. К счастью, у отца от прежних времен остались кое-какие сбережения, а также некоторая клиентура, что позволяло семье худо-бедно выжить.

Однажды знойным летним днем 1919 года Иван все на том же Тверском бульваре вновь случайно повстречал штабс-капитана Уланова. За прошедший год с лишним тот внешне почти не изменился, только сильно похудел и стал слегка прихрамывать на левую ногу. Неизменными у него остались также поношенный офицерский китель без погон и фуражка, правда, сапоги теперь были совсем новые. Он сразу же узнал Ивана, и, подойдя ближе, произнес:

— Здравствуйте! Приятно встретить старого знакомого в такое тревожное время.