Босота обмолвился, что Наталья Арсеновна — внучка знаменитого виолончелиста, а предки ее — основатели той самой секты «жидовствующих», история которой тянется из XVIII-го века. Особа всемогущая, добавил Босота (не прояснил, правда — в чем), и его с сестрой «обставляет». В квартире, и правда, мебель была штучная, антикварная, каждый предмет — с биографией и «историческим анекдотом»: когда однажды Захар развалился в низком массивном кресле, задумчиво пощелкивая ногтями по обитой кожей ручке, Аркадий Викторович насмешливо проговорил: «Не столь фамильярно, юноша: не попортьте мебель. В этом кресле еще Василий Львович Пушкин сиживал, когда в Лицей племянника определял».

Едва Наталья Арсеновна ушла, запахнув на телесах лоснящиеся меха, Аркадий Викторович доверительным тоном стал зачем-то рассказывать, что эта дама не проста, ох, не проста: в любовниках у нее — молодой актер Б., но и помимо актера, она ходит в бассейн вылавливать юных мальчиков, до которых очень, очень большая охотница…

— И скажу вам по секрету, Захар… — он дважды ухмыльнулся, как облизнулся, — что она ведь сегодня не зря сюда приходила, а, уверен, на вас второй раз глянуть. Видали, глазки-то оценивающие?

— Как?! — пораженно воскликнул Захар, и его всего передернуло. — Она?! Эта… старая жаба?!

— Ну-ну.. — Босота успокаивающе поднял ладонь, словно придерживая Захара в кресле. — На нее, скажу вам по секрету, очень даже находятся охотники…

— Но ведь это… — тот не мог подобрать слов, и мысленно метался, не зная, как объяснить Аркадию Викторовичу, как передать… и вдруг выпалил: — Это беззаконние!

Босота усмехнулся и серьезно проговорил:

— Захар, в сексе все, что происходит между партнерами, — все законно. Говорю это вам как врач… Впрочем, что ж вы так раскочегарились, друг мой? В этом деликатном деле хозяин — барин. Никто вас насильно тягать не станет…

Захар почему-то в этот вечер ушел от Босоты гораздо раньше, и не то, чтобы разозленный, но огорченный. Тем огорчался, что не смог объяснить, и чувствовал, что объяснения его канут в пустоту.

В тот вечер, выпуская Захара в парадное, снимая множество цепей и отодвигая задвижки, коллекционер как бы между прочим заметил:

— Все забываю вам сказать, Захар: отчего вы бороды не запустите?

Захар обернулся и недоуменно пробормотал:

— Зачем?

Босота задумчиво оглядел его, будто решая что-то кардинальное о внешности молодого человека.

— Ну, да, — наконец проговорил он. — Вам это совершенно не нужно, при вашем-то чеканном подбородке. А я вот без бороды — людей бы пугал.

Захар приостановился и с любопытством спросил:

— Почему?

— У меня, — улыбаясь, заметил коллекционер, — подбородок до того уродливый, что все мое детство и отрочество прошли под знаком ожидания волосяного покрова. Вот, — и он раздвинул волосы торчащей лопатой бороды, и Захар увидел раздвоенную, как копыто, мощную кость подбородка.

Они были знакомы уже с полгода, когда Захар затащил, наконец, Аркадия Викторовича к Жуке на чай, и та была совершенно очарована: разрумянилась, разговорилась, горячо что-то племяннику доказывала и даже заключила на что-то залихватское пари; и вместе с Аркадием Викторовичем, которого — теперь было ясно — Жука взяла себе в вечные союзники, они оба Захара в чем-то убеждали. Словом, получился настоящий семейный вечер.

— Он такой упрямый! — восклицала Жука, чуть ли не кокетливо. — И ухватки такие винницкие, бандитские. Представляете, узнал, что в комнате соседки стоит наш семейный рояль, зашел и спокойно его вывел…

— Как это — вывел? — удивился Босота, оглядывая хоть и кабинетный, но немалых размеров рояль у высокого окна.

— А вот, как упрямого ишака. Навалился и толкал. И главное — как, как?! Ведь его потому и оставили в комнате, что в дверях застрял!

— Двери снимаются с петель в одну минуту, — заметил племянник. — И рояль выплывает из чужой гавани, под парусами…

— Людмилочка кричала! — сияя, продолжала счастливая Жука, — как зарезанная, кричала, а он сказал ей, что просто убьет ее, и все. Прихожу вечером домой, а у меня стоит мой дорогой, мой любимый рояль! Боже, я чуть с ума не сошла: как будто сейчас дверь отворится, и мама войдет и скажет: «считай, вслух считай, детка! левая очень неровная».

— И соседка не жаловалась в милицию?

— Нет, — спокойно отозвался Захар. — Она мне поверила, что убью. Я очень убедительно пообещал.

Босота расхохотался и воскликнул:

— Да вы — пират, Захар! И правильно, так и надо!

И все покачивал головой, с удовольствием повторяя:

— Пират! Настоящий пират!

Хм, пират… Что это ему в голову взбрело, да еще во сне? Смешное что-то снилось, и грустное, связанное с… дядькой. Да: вроде умирает дядя Сёма, и эти желтоватые длинные космы на подушке, как высохшие водоросли, — почему-то он не давал их стричь, — выглядят ужасно. Руки-плети, со вздутыми венами, серыми и твердыми, будто в них не кровь, а цемент.