Стихи разных лет
Стихи из романа "Дор"
I. (Леша Зак)
Давай, как прежде - к саду, по Тверской -
туда, где на углу чернеет башня,
как бастион эпохи фатовской
на грани лет губительных и страшных.
Давай, как прежде - в вату, в боль, в излом,
в молочный сумрак петербургской ночи -
туда, где мы склонились над столом,
рабы свободных торопливых строчек,
и дальше - в мах безудержной строфы -
к аэропортам, пристаням, перронам -
по венам Вены, Рима и Хайфы -
к другим садам, перунам и перонам,
к другим стихам совсем другой земли,
чьи ангелы по-своему крылаты,
чьи кареглазо странны короли,
которых мы оплакали когда-то,
где ночь нежна совсем иной тоской,
другие штормы и другие штили...
Давай, как прежде - к саду, по Тверской,
откуда мы с тобой не уходили.
II. (Боря Квасневич)
Горит, горит на рейде "Альталена" -
Идут года, а пламя всё растёт...
Забудутся и доблесть, и почёт -
Но лишь братоубийство незабвенно.
Снесут святые мощи в пантеон,
Присвоят имя площадям и скверам,
Но лишь братоубийца - только он
Запомнится уроком и примером.
Исчезнет всё в забвения гробу -
И только он один избегнет тлена.
Горит, горит на рейде "Альталена",
Горит клеймо на каиновом лбу.
III. (Илья Доронин)
эта земля давно не принимает шуток
хватит слыхала все каждую и не раз
взгляд её равнодушен тяжек спокоен жуток
много здесь было всяких яких и их и нас
но не спеши ловец пусть отвернувшись глянет
в жёлтую высь и синь равную ей в верхах
и ты увидишь как в небо дорогу тянет
как осязаем луч как беспредметен страх
как соразмерна жизнь на переходе поля
как энергичен ток мира в твоей крови
вот же кратчайший путь вот же покой и воля
вот же иди вперёд вот же живи живи
Патруль
По вечерам взъерошенная птица
колотится в восточное окно.
"Чего ей надо, дуре? Что стучится?" -
Брось, Эрез, не узнаешь всё равно.
"Да больно уж поганая примета -
по чью-то душу стук, по чью-то плешь..." -
Послушай, Эрез, перестань про это;
давай-ка лучше партию в шеш-беш.
"А может, это парень из Тальмона,
застреленный во вторник на Парсе?" -
Уж лучше б ты заткнулся, слышь, ворона?!
Не каркай и помалкивай, как все...
И Граф встаёт, ладонью бьёт будильник, -
Вставайте, братцы, время, нам пора...
И лезет в джип, как прежде - в холодильник,
а там жара, пустынная жара.
И мы встаём за Графом - я и Сами,
влезаем в джип и двигаем вперёд...
А Эрез... Он выходит вместе с нами.
Не надо бы ему, но он идёт.
Гора Эйваль
Западный ветер - питерский старый знакомый
таскает с моря соленые глыбы тумана,
и тот садится белым мучнистым комом
на гору, проклятую, как ТАНАХом, так и Кораном.
Мой ветхий джип, переваливаясь с кочки на кочку,
натужно ревет, как сухогруз хрипатый.
Внизу постреливают. Шхем. Арафат и прочие
празднуют автономию, милые пострелята.
Еще десяток таких же вот странных дней
среди острых ящериц и дикого винограда
и вниз - в стойло, запрягать коней -
не потому, что хочется, а потому, что зачем-то надо.
Так неохотно, медленно всплываешь...