Я в той жизни слишком долго отступал. Все, дальше некуда.

Среда 11 мая 1977 года, 14:35

Ленинград, Красноармейская улица

Минут за десять до окончания классного часа в дверь проскользнула завуч и, что-то нашептав на ухо Эриковне, повела ее за собой.

– Никому не расходиться, – встревоженно обернулась классная в дверях. – Сейчас состоится комсомольское собрание класса. У нас серьезное ЧП.

Класс возбужденно загудел, перебирая версии. По всему выходило, что самым серьезным происшествием последней недели был эпизод, когда Валдис и Сема на переменке перед физкультурой забросили в девичью раздевалку Чижика из седьмого «А». Визг действительно стоял знатный, а потом полуодетая Кузя, торжествующе держа страдальца за крепко вывернутое ухо, выпнула его за дверь, но на серьезное ЧП это никак не тянуло. Во-первых, это происходило уже не впервой, причем к негласному взаимному удовлетворению сторон, поэтому в визге из раздевалки преобладали скорее азартно-радостные нотки. А во-вторых, Валдис и Сема очередной втык за это уже получили.

Некоторое время мы поупражнялись в остроумии, подбирая формулировку возможного взыскания за это происшествие по комсомольской линии. Сема настаивал на выговоре «за таки недостаточные усилия по углублению и расширению» и просил в качестве особого наказания закрепить за ним Кузю в качестве наставницы. Разрумянившаяся Кузя была согласна взвалить на себя такую нагрузку, но сразу честно предупредила, что расширять и углублять под ее руководством Сема сможет хоть по три раза на дню, но исключительно с Валдисом. Я слушал, изумленно задирая брови. В прошлый раз такие коннотации в речах одноклассников проходили мимо меня, не встречая никакого узнавания и понимания.

Постепенно возбуждение пошло на убыль. Тут дверь наконец распахнулась, и в класс прошествовала административно-партийная верхушка. Первой с деловито-озабоченным видом вкатилась Тыблоко. За ней по-хозяйски уверенно зашел невысокий сухонький мужичок в костюме, буквально лучащийся радостной энергией. Чувствовалось, что человек горит на работе. Затем в проеме возникла невнятная сутолока, было видно, что кто-то, размахивая руками, пытается безуспешно уступить кому-то дорогу. В итоге сдались оба, и в дверь, чуть ли не обнявшись, протиснулись Эриковна и Антон Веселов.

Тыблоко постучала указкой по столу, и на класс опустилась вязкая тишина.

– Товарищи комсомольцы, нам необходимо провести комсомольское собрание для обсуждения фактов, изложенных в поступившем в райком партии заявлении от члена нашей комсомольской организации. – Она поджала губы, обвела класс серьезным взглядом и добавила: – Суть заявления будет изложена инструктором Ленинского райкома партии товарищем Горячевым Сергеем Ивановичем.

Мы за минуту выполнили формальности: приняли решение о проведении собрания и избрали в его председатели Алену. Затем слово предоставили инструктору райкома.

– Товарищи комсомольцы, – начал он, – по школе, оказывается, гуляет мерзкий стишок про Генерального секретаря КПСС дорогого товарища Леонида Ильича Брежнева и героического руководителя коммунистов Чили товарища Луиса Корвалана. Печально, но об этом нам сообщил только один сознательный комсомолец, – веско сказал он и с угрозой окинул учеников взглядом. – Только один, и в этом тоже предстоит сегодня разобраться.

Сидящий в президиуме Веселов отчетливо позеленел, Эриковна ссутулилась сильнее обычного, а Тыблоко сжала губы в тонкую полоску и уставилась на инструктора.

Я напрягся, вспоминая, потом оглянулся, увидел довольного Лейтмана и все понял.

Ах ты ж мразь! Решил так расчистить себе путь в девятый класс?!

Мысли понеслись галопом в поисках выхода. Надо выводить Пашку из-под удара, остальным ничего существенного не будет… А Пашка про Антона умрет, но не скажет.

Решение пришло через три удара сердца. Да чем может быть опасен мне этот возбужденный властью плешивый хорек?! Я уже вне его юрисдикции. Как же приятно это ощущать! Я хищно улыбнулся и прикинул план глумления, затем наклонился к уху окаменевшего Паштета.

– Паш, – шепнул чуть слышно, – ты мне веришь?

Паштет посмотрел на меня расширенными зрачками и заторможенно кивнул.

– Сиди и молчи, спросят – ничего не было, не задумывайся даже. И Томе с Иркой передай. – Я оглянулся на встревоженных девчонок и быстро начеркал короткую записку.

– Итак, – продолжал тем временем распинаться партайгеноссе, – пусть тот комсомолец, который притащил эту гадость в школу, объяснится сейчас перед своими товарищами. А потом заслушаем тех, кто его не прервал, не схватил за руку и не сообщил об этом возмутительном происшествии куданадо. – Последние два слова он произнес слитно, возбужденно тряся в воздухе листом бумаги, а потом бросил донос на стол перед собой.