Дина Рубина

Когда же пойдет снег?..

За ночь исчезли все городские дворники. Усатые и лысые, пьяные, с сизыми носами, громадные глыбы в коричневых телогрейках, с прокуренными зычными голосами; дворники всех мастей, похожие на чеховских извозчиков, все вымерли за сегодняшнюю ночь.

Никто не сметал с тротуаров в кучи желтые и красные листья, которые валялись на земле, как дохлые золотые рыбки, и никто не будил меня утром, перекликаясь и гремя ведрами.

Так они разбудили меня в прошлый четверг, когда мне собирался присниться тот необыкновенный сон, даже не сон еще, а только ощущение надвигающегося сновидения без событий и действующих лиц, все сотканное и радостного ожидания.

Ощущение сна - сильная рыбина, бьющаяся одновременно и в глубине организма, и в кончиках пальцев, и в тонкой коже на висках.

И тут меня разбудили проклятые дворники. Они гремели ведрами и шаркали метлами по тротуару, сметая в кучи прекрасные мертвые листья, которые вчера еще струились в воздухе, словно золотые рыбки в аквариуме.

Это было в прошлый четверг... В то утро я проснулась и увидела, что деревья пожелтели вдруг за одну ночь, как седеет за одну ночь человек, переживший тяжкое горе. Даже то деревце, которое я посадила весной на субботнике, стояло теперь вздрагивая золотистой шевелюрой и было похоже на ребенка с взлохмаченной рыжей головкой...

"Ну, началось...
– сказала я себе, - приветик, началось! Теперь они будут сметать листья в кучи и сжигать, как еретиков".

Это было в прошлый четверг. А сегодня ночью все городские дворники исчезли. Исчезли, ура! Во всяком случае, это было бы просто здорово - город, заваленный листьями. Не наводнение, а налистнение...

Но скорее всего я просто проспала.

Сегодня воскресенье. Максим не едет в институт, в папа на работу. И мы весь день будем дома. Все втроем, весь день, с утра до вечера.

– Дворников больше не будет, - сказала я, садясь за стол и намазывая масло на кусок хлеба.
– Все дворники кончились сегодня ночью. Они вымерли, как динозавры.

– Это что-то новенькое, - буркнул Максим. По-моему, он был сегодня не в духе.

– А я редко повторяюсь, - охотно согласилась я. Это было началом нашей утренней разминки.
– У меня обширный репертуар. Кто сделал салат?

– Папа, - сказал Максим.

– Макс, - сказал папа. Это они сказали одновременно.

– Молодцы!
– крикнула я.
– Не угадали. Салат сделала я вчера вечером и поставила его в холодильник. Там он, я полагаю, был найден?

– Да, - сказал папа.
– Бестия...

Но и он сегодня был не в духе. То есть не то чтобы не в духе, а вроде бы чем-то озабочен. Даже эта утренняя зарядка, которую я запланировала с вечера, успеха не имела.

Папа минут десять еще покопался в салате, потом отложил вилку, уперся подбородком в сцепленные руки и сказал:

– Нужно обсудить одно дело, ребята... Я хотел с вами поговорить, посоветоваться. Мы с Надеждой Сергеевной решили жить вместе...
– Он помолчал, подыскивая еще какое-то слово.
– Ну-у, что ли, связать свои судьбы.

– Как?
– ошалело спросила я.
– Как это?

– Папа, прости, я забыл поговорить с ней вчера, - торопливо сказал Макс.
– Мы не возражаем, папа...

– Как это?
– тупо переспросила я.

– Мы поговорим в той комнате!
– сказал мне Макс.
– Это все понятно, мы все понимаем.

– Как это? А как же мама?
– спросила я.

– Ты с ума сошла?
– сказал Макс.
– Мы поговорим в той комнате!

Он с грохотом отодвинул стул и, схватив меня за руку, поволок в нашу комнату.

– Ты что, с ума сошла?
– холодно повторил он, насильно усадив меня на диван.

Я спала на очень старом диване. Если заглянуть за второй валик, к которому я спала ногами, можно увидеть наклейка, рваную и еле заметную: "Диван No627".

Я спала на диване No627 и иногда ночами думала, что где-то у кого-то стоят такие же старые диваны: шестьсот двадцать восемь, шестьсот двадцать девять, шестьсот тридцать - младшие братья моего. И я думала, какие, должно быть, разные люди спят на этих дивана и о каких, должно быть, разных вещах они думают перед сном...

– Максим, а как же мама?
– спросила я.

– Ты с ума сошла-а!
– простонал он и сел радом, зажав ладони между колен.
– Маму не воскресишь. А у отца жизнь не кончена, он еще молод.

– Молод?!
– с ужасом переспросила я.
– Ему сорок пять лет.

– Ни-на!
– раздельно сказал Максим.
– Мы же взрослые люди!

– Это ты взрослый человек. А мне пятнадцать.

– Шестнадцатый... Мы не должны отравлять ему жизнь, он и так долго держался. Пять лет один, ради нас...