Шрифт:
— Так и есть, — сказал он после паузы.
— Что?
— Работа полиции — разгребать дымящиеся руины шведского общества всеобщего благосостояния.
У Биргерсона округлились глаза.
— И только такие старые опытные совы, как мы, понимают это в полной мере, — договорил Рингмар.
— Нам придется продолжить. Мне надо выслушать твой взгляд на дело — чем быстрее, тем лучше.
— Сегодня после обеда?
— Э-э… у меня сегодня встреча… Хотя я должен уточнить. Я позвоню.
Рингмар кивнул и дружески улыбнулся. «Что, Стуре, пожалел, что остановился?»
— Увидимся, — крикнул Стуре на ходу и убежал.
Рингмар пошел к себе, и как только переступил порог, зазвонил телефон, будто только его и ждавший.
— Алло, — буркнул он.
— Тут звонок, думаю, это надо к тебе, — сказал Ян Меллестрём.
— Кто там?
— Друг по переписке. Другой.
— Какой еще друг? — переспросил Рингмар, но тут же понял. — Срочно переключай на меня!
Раздался щелчок.
— Алло?
— Комиссар криминального отдела Бертиль Рингмар слушает.
— Да…
— Кто говорит?
— Обязательно представляться?
— А в чем дело?
— Я по поводу газеты… Писали, что вы ищете того, кто переписывался с тем англичанином, которого убили…
— Да.
— Это я, — сказал голос в телефоне.
Рингмар подождал. Кажется, это был юнец, но по голосу возраст не всегда определишь.
— Алло? — сказали в трубке.
— Вы переписывались с Джеффом Хиллиером?
Молчание. Рингмар повторил.
— Да…
— Это очень важно, нам надо встретиться для беседы.
— Для беседы?
— Да. Просто разговор, не допрос.
— А по телефону нельзя?
— К сожалению, нет.
— Я не знаю…
— Возможно, именно от вас зависит, раскроем мы это дело или нет.
«Так он вынудит меня сказать, что его координаты уже засекли и мы будем у него через десять минут», — подумал Рингмар, но вместо этого сказал:
— Мы можем прислать машину.
— Не надо… Уж лучше я сам приду.
24
Походив по комнатам, Ларс Бергенхем вернулся в зал, где продолжалось шоу. На сцене стояли две женщины — только присмотревшись, он понял, что одна была прежняя — та, что постарше. Молоденькая куда-то исчезла.
Он снова сел за столик. Зал стал более тесным и душным: вокруг толпились мужчины, курили, следили за женщинами голодными глазами. По-прежнему заливалась Тина Тёрнер, вопрошая, при чем тут любовь. Бергенхем заметил ту молоденькую танцовщицу — она тоже сидела в зале за столиком с двумя посетителями. Бергенхему не понравилась эта сцена. Он сам от себя такого не ожидал, но ему сильно не понравилось, что она разговаривает с этими свиньями. «До ее морали мне дела нет, и я не знаю, отчего так злюсь, или обижаюсь, или как там это назвать, но она не должна там с ними сидеть, — думал он. — Она выглядит моей ровесницей, если, конечно, она не ранняя малолетка. Мужикам сорок пять. Но не буду же я лезть. Это совсем не мое дело».
Она поднялась, и вслед за ней один из мужиков. Они скрылись в боковой дверке. Бергенхем проводил их взглядом.
И тут справа раздался голос:
— Инспектор Бергенхем?
Ларс и не заметил, как кто-то подошел. Крепкий блондин с длинными волосами, собранными в конский хвост, в костюме, отливающем матовым в свете прожекторов. Впрочем, детали в полумраке не разглядишь.
Бергенхем выпрямился.
— Да?
— Вы меня искали?
— Да, да. — Бергенхем встал. — У меня есть пара вопросов…
— Тогда давайте пройдем в мой офис. — Мужчина обвел взглядом зал и сцену и показал в сторону зала с журналами: — Туда, пожалуйста.
Они вошли в незаметную дверь за драпировкой. В каморке, на удивление, было окно во двор — первое окно, которое увидел Бергенхем в «Риверсайде». Хозяин остановился у двери, ожидая, что сделает или скажет Бергенхем. Не дождавшись, начал сам:
— Я рад, что вы играете в открытую.
— То есть?
— Открыли карты. Хорошо, когда полиция не шмыгает тайком и не притворяется посторонними.
— Наверное, это и нереально?
— Если только ненадолго. Но раздражает, если нас считают не заслуживающими доверия или неспособными разобраться в собственном бизнесе.
Бергенхем промолчал. За стеной надрывалась Тина Тёрнер, глухо, словно с бочкой на голове, — здесь слышались в основном басы.
— Итак, вы хотели поговорить, — сказал мужчина. — Мне скрывать нечего.
— Я не думаю, что вам есть что скрывать.
— Так что вы, собственно, хотите?