Они стояли возле камина, когда вошли гости.

Маркиз устремился через гостиную, на ходу протягивая руку.

Алексис Орестос, не очень высокий мужчина с интеллигентным лицом, выглядел типичным греком.

Его дочь, маленькая, довольно полноватая, как говорил маркиз, и, очевидно, еще очень юная, была лишена привлекательности и вкуса, о чем свидетельствовала ее одежда.

Маркиз с воодушевлением приветствовал гостей.

— Я счастлив видеть вас в Чарнвуде! — восклицал он. — Я так рад, что вы решили навестить меня!

Он пожал руку Алексису Орестосу и повернулся к Амелии.

— Надеюсь, ваше путешествие было приятным и вы не слишком устали?

— Я не устала, благодарю вас, — ответила девушка на хорошем английском.

Маркиз вновь обратил взор на камин.

— У меня гостит моя бабушка, — сказал он, — она спустится к нам позже. А сейчас я хочу представить вам, одним из первых, особенно дорогого мне человека.

В темных глазах грека, вопросительно глядевшего на маркиза, читалось недоумение.

Когда они приблизились к Урсе, маркиз произнес:

— Позвольте мне представить вам мисс Урсу Холингтон, дочь Мэтью Холингтона, известного лингвиста, о котором, я уверен, вы слышали.

Он улыбнулся ей.

— Мисс Холингтон сделала меня счастливейшим человеком в мире, и это произошло всего лишь за два дня до того, как я получил ваше письмо.

Грек, принимая протянутую девушкой руку, молвил:

— Но я ничего не понял!

— Вы — первые из моих друзей, которым я сообщаю, что Урса согласилась стать моей женой, — объяснил маркиз. — Я уверен, вы дадите нам ваше благословение и выпьете шампанского за наше здоровье.

Прежде чем грек что-либо сказал, маркиз повернулся к столу, на котором стояло шампанское.

Его принесли заранее, до приезда гостей, чтобы слуги не слышали о его «помолвке».

Разливая шампанское по бокалам, он продолжал:

— Я говорю вам это пока конфиденциально и буду благодарен, если вы не станете сообщать об этом никому, поскольку нам еще предстоит оповестить всех родственников. А они живут в самых разных местах, так что на это потребуется время.

Он поднес бокал Алексису Орестосу, затем его дочери.

Было очевидно, что грек разочарован и испытывает некоторое замешательство.

Однако он не выглядел сердитым.

Урса перевела взгляд на Амелию.

Та вовсе не казалась расстроенной тем, что потеряла жениха, которого выбрал для нее отец.

Может быть, ее и не спрашивали о желании выйти за него.

Маркиз поднял свой бокал.

— За вас, Алексис Орестос, за то, чтобы вы и в будущем были столь же благополучны, как ныне, и за успех вашей аудиенции с королевой Викторией в понедельник! Желаю вам победы!

Грек наконец очнулся.

— Я сомневаюсь, что кто-нибудь сможет победить вашу королеву! — рассмеялся он. — Ее империя представляет собой вершину власти. Кто же решится бросить ей вызов?

Маркиз тоже рассмеялся.

— Уверяю вас, очень многие хотели бы попытаться.

— Только для того, чтобы оказаться поверженными! — заметил грек. — И пусть будет так на долгие времена!

На подобное восхваление маркиз ответил комплиментом:

— Нам есть чем гордиться в нашей империи, но что может сравниться с великой историей Древней Греции, с легендарным Олимпом?

Алексис Орестос вновь не удержался от смеха.

— Это правда.

Чувствуя, что ей тоже пора включиться в разговор, Урса сказала по-гречески:

— Мой отец любит Грецию и, когда я была маленькая, научил меня говорить на вашем языке.

Алексис Орестос был изумлен.

— Это великолепно! Как свободно вы говорите!

— Это такой замечательный язык, — продолжала Урса, — и я рада, что могу читать труды ваших великих авторов.

Весьма заинтересованный, Алексис Орестос сел рядом с Урсой на диван, и они погрузились в беседу на его родном языке.

Урса была рада, что маркиз не понимает, о чем она говорит.

Она не могла удержаться, чтобы не рассказать Алексису Орестосу о своем посещении Греции и о незабываемом впечатлении, которое произвела на нее эта прекрасная страна.

Пенелопа не могла бы рассказать ничего подобного.

Однако Урса подумала, что, если Алексис Орестос когда-нибудь и упомянет о том, что она была в его стране, маркиз все равно ничего не заподозрит.

Он просто подумает, что Пенелопа поступила разумно, говоря о том, что могла бы рассказать ее сестра Урса.