Я понятия не имел, в каких целях можно этот труп использовать, поэтому просто повесил его в мастерской.

С первого дня моей службы у Уоткина он настоял, чтобы по утрам я доверял ему свои сны.

— Твой сон — это хорошая возможность для всех твоих недоброжелателей, в это время они просачиваются сквозь оборонительные сооружения твоего сознания, — объяснил мне волшебник.

Было это в середине августа. Мы стояли, сухие, под раскидистой кроной гемлока и пережидали грозу, вокруг занавесом стелились потоки дождя. Накануне ночью, во сне, я шел за какой-то женщиной через поле пурпурных цветов, которое спускалось к краю утеса. Внизу вздымалась, словно при дыхании, огромная груда черных камней, и когда она увеличивалась в размере, мне виден был сквозь трещины и расселины сочащийся изнутри красно-оранжевый свет. Женщина из сна оглянулась через плечо и спросила: «Помнишь тот день, когда ты поступил на службу к волшебнику?»

Потом белое пятно ударило мне в глаза, и, к своему удивлению, я обнаружил, что проснулся. Уоткин, поднеся фонарь к моему лицу, произнес:

— Она погибла. Идем скорее!

Наставник развернулся, и я снова очутился в тени. Пока я одевался, меня била дрожь. Я видел, как старик зубами вытягивает плевавшегося демона из ноздри одной придворной дамы. Непостижимо. Его одеяние было украшено великолепными изображениями пионов в снегу.

Я вошел в мастерскую в тот самый момент, когда Уоткин убирал все со своего стола, на котором смешивал порошки и препарировал рептилий — в их крохотных мозгах имеется участок, который, будучи размятым и высушенным, усиливал действие зелий моего наставника.

— Сходи за пером и бумагой, — велел мне волшебник. — Мы все запишем.

Я выполнил это распоряжение. Потом Уоткин стал поднимать большой хрустальный шар с синим порошком внутри, и его тонкие запястья задрожали от напряжения. Я помог своему наставнику: подхватил шар в тот самый момент, когда он выскользнул из пальцев Уоткина.

Внезапно в комнате запахло розами и корицей. Волшебник принюхался и предупредил меня, что чудовище скоро доставят. Шесть охотников несли труп, свешивающийся с трех носилок для переноски раненых. Он был накрыт потрепанным гобеленом с изображением войны Ив; гобелен этот прежде висел в коридоре, что соединял сокровищницу с фонтаном Жалости. Мы с Уоткином отступили, когда темнобородые мужчины, кряхтя и скрипя зубами, поставили носилки на стол. Когда они двинулись прочь из наших покоев, мой наставник вручил каждому из них по небольшому пакетику с порошком, перевязанному лентой, — полагаю, в них находились афродизиаки. Последний из охотников, прежде чем принять вознаграждение и уйти, ухватил край гобелена, приподнял его повыше, быстро обошел вокруг стола и снял покрывало с мантикоры.

Я хотел было взглянуть на рану, но тут же повернул голову в другую сторону, побуждаемый инстинктом: там старик мурлыкал, взвизгивал и чирикал. Плотное облако — запах этого существа — тяжестью сдавило мне нос, а потом я услышал первую зажужжавшую муху. Волшебник отвесил мне пощечину и заставил смотреть на мантикору. Он так ухватил меня за загривок, что спорить с ним было трудно.

Существо было густо-багряным, всех оттенков багреца. Сначала я заметил цвет. Потом обратил внимание на зубы и некоторое время не мог переключиться ни на что другое. Оскал и улыбка одновременно. Затем я увидел львиные лапы, мех, грудь, длинные красивые волосы. Хвост, составленный из блестящих сегментов и заканчивающийся гладким, острым жалом — на кончике его застыл зеленый пузырек яда.

— Пиши, — распорядился Уоткин, — Самка мантикоры.

Я нашарил перо и вывел эти слова в самом верху листа.

Волшебник сделал шаг; казалось, это заняло несколько минут. Потом еще шаг и еще, пока медленно не обошел вокруг стола, изучая существо со всех сторон. В правой руке Уоткин держал трость с вырезанной на набалдашнике его собственной головой. Трость не касалась пола.

— Изобрази ее, — велел наставник.

Я принялся за работу, хотя с художествами у меня было неважно. Тем не менее я ее запечатлел: человеческая голова, мощное туловище льва, хвост скорпиона. Это был мой лучший рисунок — и все же чересчур ужасный.

— Впервые я увидел такое существо в детстве, — начал рассказывать Уоткин, — когда учился в школе. Мы отправились к озеру на прогулку и как раз миновали фруктовый сад и большой луг, поросший желтыми цветами. Моя учительница — ее звали Леву, и над губой у нее была родинка — указала вдаль, положив другую руку мне на плечо, и прошептала: «Смотри — мантикоры, муж и жена». Я увидел размытые темно-красные пятна, срывавшие низко растущие плоды на краю луга. Тем же вечером, когда мы возвращались в город, мы услышали их характерную трель, а потом две мантикоры напали на нас. У этих чудищ три ряда зубов, движущихся с идеальной синхронностью. Я наблюдал, как они пожирали учительницу, пока та лихорадочно исповедовалась мне. Пока я молился за нее, мантикоры декламировали стихи на чужеземных языках и слизывали кровь с губ.

Я записал все слова Уоткина, хотя толком не понимал, для чего это нужно. Наставник ни разу не посмотрел мне в глаза; он очень медленно двигался вокруг существа, слегка тыкая в него тростью, и прищуривал глаз, вглядываясь во тьму его тела.

— Видишь это лицо? — спросил он меня. Я кивнул. — Несмотря на свою дьявольскую улыбку, оно прекрасно.

Я попытался представить себе мантикору без этой усмешки, но перед моим мысленным взором упорно представала усмешка без мантикоры. Достаточно сказать, что кожа у нее была темно-красной, как и мех, а глаза имели цвет желтых алмазов. Волосы ее жили своей собственной жизнью — густо-пурпурные плети, повиновавшиеся ее велениям. И еще эта гримаса…

— Моя любимая жила рядом со мной, и волосы у нее были такие же длинные, как у этой мантикоры, только золотистые. Я был чуть младше, чем ты сейчас, она чуть старше. Лишь однажды мы с ней ушли вместе в пустыню и забрались в дюны. Там, в развалинах, в подземелье, мы нашли высеченное в камне лицо обезьяны-горбуна. Мы легли рядом с ним, поцеловались и уснули. Наши родители и соседи искали нас. Поздно ночью, когда она спала, с поджатых губ каменного лица сорвалось дуновение, предупреждая меня об опасности и о времени. Проснувшись, она сказала, что во сне побывала у океана, где вместе с мантикорой ловила рыбу. В следующий раз мы поцеловались на нашей свадьбе. Запиши это! — крикнул Уоткин. Я сделал, что смог, не понимая, то ли мне рисовать мантикору, то ли волшебника с ней на берегу. — И еще насчет усмешки: она непрерывно, беспрестанно издает скрежет за счет врожденного вращательного механизма, состоящего из хорошо смазанной челюсти и трех рядов зубов, — даже после смерти, в могиле, она жует непроглядную тьму.