Мы могли бы оказаться во Вселенной, где ничто не описывается простыми законами, природа непостижима для человека, законы, действующие на Земле, неприменимы к Марсу и к далеким квазарам. Но факты — не заведомые суждения, а факты говорят другое. К нашему счастью, мы живем во Вселенной, где многое и впрямь можно «свести» к небольшому числу сравнительно простых законов природы. В противном случае нам бы не хватило никаких интеллектуальных сил для познания окружающего мира.

Разумеется, применяя редукционизм в науке, мы могли допустить и ошибки. Некоторые сферы, вполне возможно, на самом деле не сводятся к этим сравнительно простым законам. Но в свете открытий последних веков кажется странным жаловаться на редукционизм — это не порок науки, а ее величайшее достижение. Лично мне кажется, что эти открытия вполне укладываются и в религиозное мировоззрение (это не значит, что они доказывают его истинность). Несколько простых законов объясняют все, действуют во всей огромной Вселенной! Разве не так устроил бы и Создатель? Почему верующие противятся научному редукционизму? Так странно проявляется любовь к тайнам?

Попытки примирить науку с религией давно уже предпринимаются, в том числе и богословами, по крайней мере теми, кто не держится за буквальный смысл каждого слова в Библии или Коране, а допускает аллегорические и метафорические трактовки. Вершиной католического богословия стали труды Фомы Аквинского «Сумма богословия» (Summa Theologica) и «Сумма против язычников» (Summa Contra Gentiles). В потоке изощренной исламской философии, обрушившемся на христианский мир в XII—XIII вв., оказались и книги древних греков, в том числе Аристотеля — труды, которые даже на поверхностный взгляд производили серьезное впечатление. Как совместить древнюю мудрость со Словом Божьим? [106] В «Сумме богословия» Фома Аквинский пытается согласовать позиции христианства и античных источников по 631 вопросу. Как это сделать там, где возникает явное противоречие? Ничего не выйдет, если не ввести дополнительный организующий принцип, некий высший способ познания истины. Фома часто апеллирует к здравому смыслу и природе, т. е. в качестве механизма коррекции используется наука. А в итоге, кое-где погрешив против здравого смысла и законов природы, он ухитрился-таки разрешить все свои вопросы. (Если приходилось невмоготу, он попросту подставлял желаемый ответ. В споре веры и разума преимущество остается за верой.) Такие же попытки свести воедино античную мудрость и веру предпринимаются в талмудической и постталмудической литературе, в средневековой исламской философии.

Однако основные положения религии также можно проверить научно — именно по этой причине бюрократы от религии и некоторые верующие не хотят иметь дело с наукой. Можно ли убедиться в том, что пресуществление происходит на самом деле и священник кладет в рот прихожанину частицу Тела Христова, а не кусочек теста, который — по химическому составу, по обнаруживаемому под микроскопом строению и т. д. — остается все тем же тестом? [107] Погибнет ли мир по окончании 52-летнего венерианского цикла, если не приносить божествам человеческие жертвы? [108] Ждет ли необрезанного еврея участь худшая, чем его соплеменника, соблюдшего старинный завет, согласно которому Господь требует от каждого верующего мужчины кусочек крайней плоти? Обитают ли люди в бесчисленных мирах на других планетах, как проповедует учение Святых последнего дня [109] ? Создана ли белая раса из черной каким-то безумным ученым, как предполагает Нация ислама [110] ? В самом ли деле солнце не взойдет больше, если отменить индуистский ритуал жертвоприношения, предписанный «Сатапатха брахмана»?

Изучая чужие культуры и религии, мы начинаем лучше различать земные корни молитвы. Вот, к примеру, что говорится в клинописной надписи на цилиндрической печати из Вавилона (II тысячелетие до н. э.):

Много времени миновало с тех пор, как служил этот шатамму (советник) в Нинмахе, да и самого Нинмаха давно уже нет. К Энлилю и Нинлил, верховным божествам, цивилизованный мир взывал на протяжении 2000 лет. Неужели бедняга Мили-Шипак возлагал все упования лишь на фантом, на санкционированный социумом продукт собственного воображения? И как обстоит дело с нашей религией? Или я задаю кощунственный, запретный вопрос? Для поклонников Энлиля он уж точно был запретным.

Работают ли вообще молитвы? И если да, то какие именно?

К Богу часто обращаются с просьбой вмешаться в ход человеческих событий, исправить некое реальное или воображаемое зло, предотвратить природную катастрофу. Например, на американском Западе архиепископ служит специальную службу для прекращения засухи. Зачем нужны молитвы? Бог сам не знает о засухе? Не понимает, чем она грозит добрым прихожанам? Какие ограничения накладывает эта мысль на якобы всеведущее и всемогущее божество? И ведь епископ просил всех прихожан присоединиться к молитве. Выходит, Бог скорее откликнется на просьбу большого числа людей о помощи и справедливости, чем на просьбу нескольких? Или вот призыв, опубликованный в 1994 г. в информационном еженедельнике христиан Айовы The Prayer and Action Weekly News: Iowa's Weekly Christian Information Source:

Мы уже говорили об исцелении верой. А нельзя ли молитвой достичь долголетия? Специалист по статистике викторианской эпохи Фрэнсис Гальтон указывал, что при прочих равных британские монархи должны жить долго, ведь миллионы людей по всему миру ежедневно от всего сердца поют гимн «Боже, спаси короля» (или королеву). И тем не менее оказалось, что монархи живут даже меньше, чем другие члены богатого и привилегированного аристократического сословия. Десятки миллионов людей на публичных мероприятиях желали (ну да, не молились, а только желали вслух), чтобы Мао Цзэдун жил «десять тысяч лет», а в Древнем Египте от богов и вовсе требовали «вечной» жизни для фараонов. Все коллективные молитвы ни к чему не привели. И этот отрицательный результат — тоже результат.

Как только религия делает заявления, которые хотя бы теоретически допускают перепроверку, она вступает в сферу действия науки. Религия больше не вправе надеяться, что ее утверждения относительно окружающего мира останутся без проверки — ну разве что церковные иерархи захватят и мирскую власть и смогут насаждать веру принудительно. Ситуация, для некоторых энтузиастов религии нестерпимая. Порой они переходят к угрозам, и какие только кары скептикам не сулят. Уильям Блейк в «Прорицаниях невинности» (Auguries of Innocence) — какое безобидное название! — представил жестокую альтернативу:

Разумеется, во многих случаях религия с присущими ей изумлением и благоговением, этикой, обрядами, общиной и семейной жизнью, благотворительностью, стремлением к справедливости в экономике и политике не вступает в конфликт с наукой, а скорее даже подкрепляется ее открытиями. Наука и религия вовсе не обязательно должны взаимно исключать друг друга. На определенном уровне их цели совпадают, они дополняют друг друга и друг в друге нуждаются. В христианской традиции открытый, напряженный спор не просто допускается, но даже освящается со времен «Ареопагитики» (Areopagitica, 1644) Джона Мильтона. В мейнстриме как христианства, так и иудаизма непременно присутствуют и даже приветствуются смирение, самокритика, разумный спор и сомнение в установившихся представлениях — все то, что характерно и для науки в лучших ее формах. Но имеются также секты — консерваторы, фундаменталисты (и ныне они на подъеме, а голос мейстрима заглушён), — которые с пеной у рта отстаивают не такие уж безупречные и неопровержимые утверждения. Вот у них-то есть причины опасаться науки.