Жижа вспузырилась, громко фыркнула и чмокнула, как лопнувший бычий пузырь. Ступать по этому месту было опасно, а идти в обход – еще хуже. Никита вздохнул, широко перекрестился и пошел вперед, ставя лыжи не прямо, а «елочкой», как на спуске с горки. Повезло! Когда опасный участок оказался позади и можно было идти так, как все, Никита пообещал, что еще раз отлупит сына, и пусть только Павлуха попробует его защитить!

Наконец-таки посреди болота показался маленький остров, где торчало несколько поставленных на сваи избушек, крытых еловой корой. Людская изба, «особая», а еще – неказистая банька. Хутор – не хутор, деревня – не деревня. Не то – лагерь разбойничий, не то – военный стан. В нынешнее время – самое безопасное место. Через болото ни один отряд не пройдет – ни конный, ни пеший. А захотят измором взять – замучаются. От островка тропинок много, к каждой сторожа не приставишь.

Онцифир не говорил, откуда ему известны разбойничьи тропки, но люди и так знали – от родного деда, что вдоволь погулял когда-то в этих местах, спасаясь на болоте от монастырских слуг и от царских стрельцов. Годам к сорока дед раскаялся, женился, наделал деток и каменную церкву во имя Ильи Пророка в Вольхове отстроил.

Красивая церква, с пятью куполами! Кирпич из Углича возил, а богомазов в Ярославле нанимал, чтобы иконостас был не хуже, чем в Пошехонье или Устюжне. Серебра, говорят, извел столько, что мешками отмеряли. Но не все, не все извел… Осталось столько, что и сыну, и внуку хватило. У Онцифира дом был такой богатый, что сосед-помещик завидовал, а во дворе – пять лошадей, десять коров. Жена-красавица, дочь на выданье! Все было, пока не пришли ляхи…

Всем бы хорош стан, но вода худая, болотная, ее даже и пить противно. Печку протопить – дрова искать замучаешься. Да и сырость такая, что у здорового-то кости начнет ломать.

– Акулина! Мичура! – проорал атаман, извещая о прибытии. Скрипнула дверь, и появилась толстая рябая баба, что была тут за стряпуху и за портомойку. С дальнего конца приковылял дед Мичура. Старик целыми днями собирал по болоту хворост и топил очаги в хижинах. Оставить нетопленным – за неделю сырость стены разъест.

– О, явились, не запылились! – неласково поприветствовала баба. – Исть будете или баню топить?

– И жрать будем, и баню топить, – кивнул атаман, с наслаждением ступая по твердой земле.

– А исть-то и нечего! – жизнерадостно сообщила баба.

– Дура драная! – выругался атаман. – Если нечего – чего предлагаешь?

– Пустыми пришли? – поинтересовался дед Мичура, оглядывая тощие мешки слепенькими глазенками.

– Лучше не спрашивай, – отмахнулся Онцифир. – Не пофартило нам нынче. Те, кто попадался, не по зубам, а других не было.

Фимка напрягся, готовясь услышать что-то нелестное для себя. Не услышав, расслабился. А зря… Никита, что вошел на сушу последним, подошел к сыну и без разговоров дал в морду.

– Э, хватит уже, – прикрикнул на него атаман. – Он уже и так битый…

– Это за другое, – пояснил Никита, отвешивая оплеуху: – Сколько раз говорено было, что на болоте останавливаться нельзя?! А он, выб…к, чуть батьку на тот свет не отправил!

Никита хотел ударить еще раз, но его остановила Акулина, благоволившая к Фимке, которого до сих пор считала ребенком.

– Будет! – сурово сказала баба, пряча парня за спину.

– От ить, одни жалельщики кругом, – плюнул Никита. – Что ты, что Павлуха…

– А где… этот-то? – нелюбезно спросила Акулина, обводя взглядом мужиков. Павла она не любила и по имени не называла. Не то шрамов боялась, не то – еще чего-то.

– Ляхов ловить остался, – сообщил атаман, не вдаваясь в подробности, и поторопил бабу: – Еду готовь, жрать хотим. Ищи, где хошь. Не сготовишь – в жижу болотную вобью! А ты, дед, баню топи.

– Дык, топлена баня-то, – хмыкнул дед. – Как нарочно, с самого утра топил. Вон, Акулька париться собиралась.

– А ты, небось, спинку ей потереть хотел? – заржал здоровый как лось и слегка придурковатый Максимка, пытаясь ухватить бабу за задницу.

Акулина была страшна, как Ливонская война, но – баба! Мужику же, известное дело, бабу иной раз очень хотелось. Стряпуха, ежели в хорошем была настроении, не отказывала никому… Ну а в плохом или с похмелья – лучше не проси.

– Акулька и потом попарится, – решил атаман, направляясь к хижине, а по дороге распорядился: – Бельишко принеси, да на стол собирай.

– А чего собирать-то? – развела баба руками. – Я же вас не ждала. Щи не варены, мука кончилась. Если только капусту да редьку. Ну, кашу, ежели…

– Дура, хоть кашу свари, пока паримся, – рассердился атаман. – Мы вторую неделю горячего не хлебали.

– Ладно, че-нить спроворю, – решила Акулина.

– Во-во, спроворь, – опять заржал Максимка. – А после баньки и мы с тобой спроворимся…

Баба плюнула, пытаясь попасть в дурака, но промахнулась, а Максимка опять заржал, уже не так весело. Понял, что сегодня к ней лучше не приставать – ничего не отколется…