Для этого выбрал два факта.

1.

1920 год. 2 мая. Празднуется пятидесятилетие артистической деятельности Ермоловой. В 11 утра представители всех московских театров собрались на Театральной площади с разноцветными стягами, на которых: «Ермолова — наше знамя», «Гений правды и вдохновения», «Да здравствует светлая Ермолова»... И огромная колонна двинулась на Тверской буль­вар, чтобы под окнами дома артистки пропеть ей «Славу».

(История наша подобного не знает!)

А вечером Ермолову чествовали в ее родном Малом театре. Здесь, в присутствии «самого» Ленина, было оглашено постановление о присвоении Ермоловой почетного звания Народной артистки.

2.

На титульном листе книги «Моя жизнь в искусстве», подаренной Ермоловой, великий теоретик и реформатор театра Станиславский написал:

«Гордости Русского театра, Мировому Гению, Великой, незабываемой, бесконечно любимой Марии Николаевне Ермоловой от ея неизменно-влюбленного обожателя, энтузиаста-поклонника, благодарного ученика и сердцем преданного друга».

И из письма по случаю празднования юбилея Ермоловой, на котором Станиславский не смог присутствовать из-за болезни:

«Великая благодарность и слава Вам за Ваш неугасающий свет чистого искусства».

(2-22-10)

Напротив памятника Максиму Пешкову стоит ничем не приметная стела. Приближаясь к ней, я своим спутникам, которым показываю Новодевичье, обычно говорю: сейчас вы подойдете вон к тому надгробию и уверен — на ваших лицах появится улыбка. Не помню случая, чтобы предсказание это не сбылось.

Люди подходят, читают надпись на стеле: Илья Ильф(1897-1937). И, конечно же, улыбаются.

Рассказывать ничего не приходится. «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» обессмертили своих авторов.

Единственное, что, как правило, спрашивают: а где же похоронен соавтор Ильфа — Евгений Петров?

Вопрос естественный. В сознании Ильф и Петров запечатлены как единое, нераздельное. Значит, и покоится должны если не вместе, то уж рядом непременно?

Может, так оно и было бы, если бы не война.

...Самолет, на борту которого находился военный корреспондент Петров Евгений Петрович (1902-1942), пролетал недалеко от линии фронта и летчик, по соображениям безопасности, старался держать машину как можно ближе к земле. И он все сбрасывал и сбрасывал высоту, пока не врезался в холм...

Погиб только один человек. И это был Петров. Его похоронили в Севастополе.

(2-23-14)

Когда на одной из могил увидел доску с фамилией Иловайская Александра Александровна(?-1928), то подумалось: а не в родстве ли она с Иловайским, известным историком?

Иловайского звали Дмитрий Иванович, значит, если и родственница, то не такая уж близкая. А может, жена?

Даты жизни Д.И. — 1832-1921, а у А.А на плите нет года рождения. И вопрос остался открытым.

Но тут вспомнилось, что у Марины Цветаевой, отец которой в первом браке был женат на дочери Иловайского, есть очерк о семье ее сводного деда — «Дом у Старого Пимена» (в Старопименовском переулке был дом, принадлежавший Иловайскому, вблизи от дома — церковь Старого Пимена).

Перечитываю рассказ. Все становится ясно и... жутко.

Вот его концовка.

«Беда пришла из двери. Стук. А.А. спит. Вторичный, спешный. «Кто там?» — «Иван, дворник, Александра Александровна, дело до вас есть». — «Какое дело? Завтра!» — «Нет, дело неотложное, вы уж, пожалуйста, простите, что беспокою, долго не буду». — «Погоди входить, открою и сейчас лягу».

...Входит. Стоит молча. Глаза не те. А.А. властно и нерв­но: «Ну?» — Упавшим голосом: — «Да ну же?» Тот в дверь: — «Входи, ребята»

...Пришли шайкой. Пришли за миллионами, а нашли всего только шестьдесят четыре рубля с копейками...

Дом у Старого Пимена кончился... в крови»

...В один из дней 1974 года к нам, в редакцию журнала «Наука и жизнь», приходила писательница Анастасия Ивановна Цветаева, сестра Марины. Анастасия Ивановна у нас бывала, так как не раз печаталась в журнале. Посещения редакции часто сопровождались ее удивительно интересными рассказами и, когда позволяли обстоятельства, я, понятно, не упускал случая послушать.