— Да на такой позиции можно только битым быть! — один из офицеров даже плюнул с досады.

— Ну, не только Беннигсен предлагал сражаться. Коновницын тоже. Уваров, Дохтуров…

— Ермолов, поди?

— Ермолов, точно.

— А что генерал Раевский?

— Николай Николаевич, тот — за отступление. Пополам, господа, голоса поделились.

— И что же Кутузов? Как же он решился-то?

— А Михайло Илларионович слушал, слушал. Всех выслушал. Да и говорит: «Очевидно, что за разбитые горшки придётся отвечать мне…»

Офицеры молча, не улыбаясь, напряжённо вслушивались. Адъютант продолжал хриплым от волнения голосом:

— Главнокомандующий сказал, что с потерею Москвы не потеряна еще Россия. А потому первой обязанностью он ставит себе сохранить армию и сблизиться с теми войсками, которые идут к ней на подкрепление.

— Эх, Москва-матушка, — вздохнул кто-то.

Адъютант строго посмотрел на вздыхавшего:

— Самым уступлением Москвы, сказал Михаил Илларионович, приготовим неизбежную гибель неприятелю. Поэтому, мол, намерен он, пройдя Москву, отступить по Рязанской дороге. И объявил: «Как главнокомандующий приказываю отступление».

Когда Александров вернулся, лицо его было мрачным, а глаза горели.

— Есть новости, — кратко сообщил он.

Услышав о том, что войска будут отступать без генерального сражения у стен Москвы, Луша только молча кивнула.

Потом спросила:

— Это вам тот офицер рассказал?

— Да, это — Шнейдер, адъютант главнокомандующего. Так что сведения точные, из первых рук. И вот ещё что. Он интересовался, нашёл ли ты, Раевский, свою сестру!

Раевский вытаращил глаза и захлопал длинными девчачьими ресницами.

— Так он меня за Русю принял! А я удивляюсь, откуда он мою фамилию знает! Думаю — может ваш знакомый. Удалось ли мне до Москвы добраться, спрашивал. А я-то спросонья ничего не пойму…

— Он, стало быть, брата твоего знает. Вы, видно, похожи с братом-то?

Кадет лучезарно улыбнулся.

— Ещё бы. Мы же близнецы!

Тут настал черёд Александрова удивляться.

— Ты мне не говорил, — слегка обиженно протянул он.

— Да как-то к слову не пришлось, — отмахнулся Раевский. — Ну, сказал он вам ещё что-нибудь?

— Сказал. Брат твой на хорошем счету. А известен здесь, потому что сообщил в штаб армии важные сведения.

— Молодец, Руська! — взлетел вверх победно сжатый кулак кадета. — Но где же он теперь? — Кулак опустился. Кадет Раевский принялся нервно грызть его, сам того не замечая.

— Ну, адъютант, наверное, полагает, что он теперь в компании улана Александрова.

— Не смешно, — в голосе кадета послышались слёзы.

— Ты, Раевский, зря расстраиваешься, — рассудительно уговаривал его улан. — Вести о брате получил — это же хорошо! Значит жив, здоров. Герой, к тому же. Чего ещё желать?

— Я к нему хочу! — распустил губы кадет, явно собираясь зареветь, как девчонка.

— Смирно, кадет Раевский! Вы в армии, а не в институте благородных девиц!

Кадет всхлипнул, шмыгнул носом и быстро вытер рукавом глаза. Благо, в наступивших сумерках не заметно было, что они изрядно покраснели.

— Что у тебя адъютант спрашивал? Удалось ли тебе до Москвы добраться? Так? Стало быть, брат твой в Москву направлялся. Ну, не прав ли я?

Луша ещё раз шмыгнула носом и кивнула:

— Думаю, прав.

— Пойдём-ка ужинать, нас ждут уже. Поедим и спать. А утром… Утро, Раевский, вечера мудренее.

Французы ждали. Вот-вот случится то, к чему они так давно стремились. Четырнадцатое сентября 1812 года — великий день. День триумфа. День славы.

Несколько часов простоял Наполеон со свитой и своими гвардейцами на Поклонной горе, куда к нему на поклон так и не явились эти русские. Столь долгое ожидание могло вывести из себя кого угодно. Однако у ног Наполеона лежал огромный, сказочно богатый город, и это воодушевляло. Его величество имел твёрдое намерение вступить в древнюю столицу России как можно более торжественно.

Теперь, остановившись на границе города, у Дорогомиловской заставы, император спешился, и снова ждал. Он ждал, что склонившая голову Москва, наконец, поднесёт ему, полководцу Великой армии, ключи от своих ворот.

Впрочем, ворот как таковых не было. И крепостной стены вокруг города тоже. Это удивляло французов. Но обычай есть обычай. Депутация отцов города должна явиться французскому императору, как уже не раз являлись к нему подобные депутации после одержанных побед в Милане, Вене, Берлине.