Впервые в своей жизни Фридрих Хейнлих молился.

Через несколько минут суденышко уже выходило из гавани. Хельмут стоял у перил и смотрел на медленно исчезающий немецкий берег. Появился Вольфганг в строгом черном костюме и подошел к Марлен, которая стояла немного в стороне у перил и плакала. Хельмут подвинулся ближе, чтобы лучше слышать.

— Успокойся, — сказал Вольфганг со стальными нотками в голосе. — А то команда увидит.

— Я ничего не могу с собой поделать, — всхлипнула Марлен.

Вольфганг негромко выругался.

— Знаю. Но мы скоро будем в Монте-Карло. Сама увидишь.

Марлен вытерла глаза и шмыгнула носом.

— Я все же считаю, что нам лучше уехать в Боливию.

— Я не собираюсь жить в этом захолустье. Не волнуйся. Наши новые удостоверения личности сделаны идеально. Мы — американцы французского происхождения. Даже у наших детей теперь американские имена. Забавно, ты не находишь?

Марлен пожала плечами, ей было не до шуток. Ее теперь звали Мэри, это имя казалось ей безобразным. Ганс превратился в Генри, а Хельмут выбрал себе имя Уэйн. Как она подозревала, сделал он это главным образом назло отцу, зная, что тот никогда не дал бы ему такого имени.

— Надеюсь, вещи прибудут вовремя, — сказала она дрожащим голосом. — А вдруг корабль потонет?

— Глупости. Дом я уже снял, все бумаги здесь… — Он похлопал себя по нагрудному карману, где лежали паспорта, страховые полисы, удостоверения личности и другие бумаги, необходимые для новой жизни. — Мы скоро будем говорить по-французски, как местные жители, и по-английски тоже. Как у мальчиков дела с учебой?

Марлен передернула плечами.

— Хельмут…

— Уэйн, — резко поправил он.

— Уэйн, — послушно повторила Марлен, — делает замечательные успехи. Учитель говорит, что у него блестящий ум.

— А Ганс?

— Генри, — Марлен не отказала себе в удовольствии, — тоже ничего. — Она устало вздохнула. — Мне неприятно, что они лишаются корней…

— Знаю. Но тут уж ничего не поделаешь. Сейчас важно, чтобы они быстро адаптировались. Этот подлец Хейнлих исчез вместе с документами, за которыми я его послал.

Марлен ахнула и побледнела.

— Вольф…

— Все будет нормально. Я обещаю тебе, никто не свяжет Маркуса Д'Арвилля и семью, живущую в Монте-Карло, с берлинскими Мюллерами. Кроме того, возможно, Хейнлиха уже пристрелили как предателя.

Съежившийся в комок под брезентом, Хейнлих начал потеть. Он и носа, не покажет до тех пор, пока Мюллеры не высадятся на том берегу. Хозяин сумеет улизнуть от патрульных катеров швейцарцев, да они и так уже ушли далеко в сторону, направляясь к небольшому заливчику в нескольких милях от ближайшего городка или пограничного пункта. Вдруг Хейнлих заметил, что край его галстука высовывается из-под брезента. Он на сантиметр приподнял брезент и дрожащими руками начал втягивать галстук.

Хельмут краем глаза заметил движение, повернулся и присел на корточки в каком-нибудь метре от затаившегося адъютанта. На секунду испуганные карие глаза встретились с холодными голубыми. Слишком поздно Хейнлих узнал сына своего начальника. Хельмут улыбнулся. Хейнлих медленно опустил брезент, его сердце билось с такой силой, словно вот-вот выпрыгнет из груди. Ему казалось, что он задыхается и сейчас умрет. Он с ужасом ждал, когда сынок Вольфганга позовет отца. Но прошла минута, и ничего не случилось. Затем Хейнлих услышал голос Мюллера совсем близко.

— Ну, Уэйн, мы скоро будем в Швейцарии. Я слышал, ты делаешь успехи в изучении языков.

— Да, папа. — Вольфганг не похвалил его, да Хельмут и не ждал похвалы. — Папа, разве лейтенант Хейнлих не приходил к нам однажды ужинать? — спросил Хельмут, прекрасно понимая, что Хейнлих в этот момент находится на грани истерики, прислушиваясь к каждому слову.

— Возможно. А в чем дело?

— Такой маленький, темный, с глазами-бусинками, как у кролика? — продолжал настаивать Хельмут, наслаждаясь своей тайной и пьянящим ощущением власти. В этот момент он понял, что должен иметь власть, неограниченную власть.

— Правильно, — резко ответил Вольфганг. — А в чем дело?

— Да так. — Мальчик пожал плечами. — Я только что слышал, как ты говорил о нем маме. Тебе бы хотелось знать, где он, папа? — Лежащий под брезентом Хейнлих сунул кулак в рот и обмочился.

— Еще как! — в ярости сказал Вольфганг. — Ты его видел?

Хейнлих замер, горячая моча текла по ноге, с костяшек пальцев стекала кровь. Прошла, казалось, вечность, прежде чем Хельмут произнес: