Шрифт:
Ольга и остальные женщины молчали.
– Я уверен, что ничего этого нет, – победно усмехнулся Игнатов. – Наши люди подписывают такие контракты не глядя, не считая нужным показать их своим адвокатам, а потом требуют у правительства: спасайте нас! Но тут возникает вопрос: а на какие деньги наше правительство должно их спасать? А? Они что, платят налоги с тех зарплат, которые получают за рубежом? Вот вы, Ольга, летали к шведскому судовладельцу – разве он платит нам налоги с контрактов этих моряков? Конечно, нет! Он если и платит налоги, то шведскому правительству. Вот и получается, что обращаться за защитой вам нужно к Швеции…
Жены моряков зашумели:
– Спасибо! Выходит, здесь мы никому не нужны!..
– Конечно! Всем наплевать!..
– Мы Путину напишем! Медведеву!..
Возмущенная «подставой» своей бывшей подруги, с которой она работала на местном ТВ до перехода на столичное телевидение, Ольга после передачи зашла в гримерку. Там ведущая, стоя у зеркала, влажной салфеткой снимала тон с лица.
– Не могла предупредить, что будет этот юрист? – спросила у нее Ольга в упор.
Но бывшая подруга, не повернувшись от зеркала, только пожала плечами:
– А что тебе не понравилось? Очень острая передача получилась.
Посмотрев через зеркало ей в глаза, Ольга повернулась и вышла.
– Звезда, бля! – сказала ей вслед бывшая подруга.
23
На рассвете одиннадцать моряков, впритирку спавших на полу каюты, разбудила беспорядочная оружейная пальба за открытым иллюминатором. Боцман, лежавший подле иллюминатора, не шелохнулся, но маслопуп, то есть, простите, моторист, лежавший рядом, все-таки осторожно выглянул наружу. Там еще один сухогруз – балкер «Patriot» с мальтийским флагом – шел к берегу в сопровождении ликующих пиратских катеров и лодок.
– Ни фига себе! Еще один пленный! – сказал моторист.
– Да они этим живут, блин! – заметил электромен, он же электромеханик. – Каждый день по судну берут, а то и по два.
Моряки стали подниматься – кто принялся молиться, кто пробовал делать в этой тесноте если не зарядку, то хотя бы разминку, кто занимал очередь в туалет.
– Я одного нэ розумию, – громко сказал моторист Тумба, пытаясь прорвать негласный бойкот, который объявили ему моряки после предательства им Оксаны. – Як цывильный свит можэ трыматы, шо якысь-то сомалийцы полонят ихни корабли и щэ запытуют мильоны долларив?
– А по-русски, маслопуп? Слабо сказать, чтоб тебя люди поняли? – заметил ему третий помощник капитана.
– А я нэ з тобой балакаю, – тут же отшил Тумба. – Я Панаса пытаю.
– Меня? – спросил третий механик Углов, держа в руках своих черепашек. – Чому цивильный мир терпит пиратов? Так цэ ж просто! Ось ты, напрыклад, цивилизованный чэ ни?
– Ну, цивильный, – принужденно ответил Тумба, уже поджидая подвох. – А шо?
– А то, что ты даже свою бабу предал! – вмешался электромеханик. – Так что ж ты хочешь от других? На хрен мы кому нужны?
Тут послышался громкий, как выстрел, шум воды, спускаемой в туалете, и оттуда, подтягивая трусы, вышел габаритный боцман, у которого на судне было две клички – Дракон и Шкура. Оправдывая их, он грубо оттолкнул всех, собравшихся у иллюминатора.
– Брысь звидсыль!
– Подышать-то дай людям, – сказал ему третий помощник.
– За подышать платить трэба. Сигареты маешь?
– Я не курю.
– А нэ куриш, так нэ дышы! – отрезал Дракон и лег на свое место под иллюминатором.
Между тем ниже этажом повариха Настя и дневальная Оксана, выходя из своей каюты, наткнулись на неожиданное препятствие: охранник-сомалиец остановил Оксану.
– No, you stay!
Оксана и Настя стали, как могли, объяснять:
– Мы повара! Cook! Breakfast! Завтрак готовить! Понимаешь? To kitchen!
Но сомалиец пинал их автоматом и говорил Насте:
– You cook! – А Оксане: – You stay!
– Мы вместе, понимаешь? Together! To kitchen!
Сомалиец, вспылив, передернул затвор автомата и приказал Насте:
– Go! Kitchen!
Настя вынужденно оставила Оксану.
Сомалиец запер Оксану в каюте, а сам с автоматом на изготовку повел Настю на камбуз.
Оксана, оставшись в крохотной каюте, прислушалась, затем достала из-под подушки маленькую, величиной с ладонь, иконку с Николаем Угодником, поставила ее на тумбочку, принайтованную у откидной койки, опустилась перед Николаем на колени и стала молиться. Но длилось это недолго – в двери послышался поворот ключа, и в каюту вошел Махмуд. Тут же заперев каюту изнутри, он с широкой улыбкой на черном, как сапог, лице шагнул к Оксане.