Беспомощный и злой, Панкрац стоял в раздумье. Может, плюнуть на Краля и вернуться назад? Или пойти с ним к Руже? Это было бы глупо; как бы он объяснил столь позднее появление? Да и Ружа, наверное, уже закрыла корчму, она вся погрузилась во мрак; значит, вероятнее всего, Краль, — даже если его там и принимали когда-то, — сейчас туда не попадет. Что ему тогда останется делать, как ни отправиться прямой дорогой через котловину домой? Но чуть ниже, через дом от Ружиной корчмы была лавка и дом Блуменфельда; не занесет ли его черт туда? Опять же, зачем ему туда идти? Это бы означало, что он все еще не расстался со своей идеей выдать их жандармам — разве это удивительно?

И нет, и да, скорее нет, чем да, почти наверняка нет; но от этого человека всего можно ожидать!

«Дадите вы и больше, хе-хе», — засели в голове у Панкраца слова Краля, не давая ему покоя: что он имел в виду? Ту землю или его самого, намереваясь теперь и его шантажировать, как раньше Смуджей? Если это и вправду так, то не сказал ли он ему слишком много, не слишком ли своими косвенными и прямыми признаниями убедил в своей вине и виновности Смуджей?

Выходит, что так? — изумился он и побледнел; побледнеть-то побледнел, но почувствовал и ненависть. В приливе ненависти он вдруг содрогнулся — неужто только от холода?

Он стоял и, не отрывая взгляда, куда-то смотрел. Нет, не на Краля, которого, впрочем, уже и не было видно, а только слышалось позвякивание подковок на его сапогах о камни на дороге, не на громадную колокольню, которая прямо перед ним через дорогу, подобно призраку неведомой гигантской птицы, сидящей в гнезде, возвышалась над густым столетним дубом. Взгляд его остановился на другой стороне котловины, где, несколько сбоку, почти невидимая из-за скрывавшей ее сливовой рощи и до сих пор казавшаяся туманом, расстилалась холодная, свинцово-серая, таинственная и коварная водная гладь. Это разлилась речушка, протекавшая у подножия двух противоположных холмов, затопив лежащие в котловине луга.

Взглянув на нее, Панкрац сразу вспомнил поповский пруд, куда он когда-то бросил труп Ценека, труп того, кто приходился сводным братом этому человеку, которого он так сейчас ненавидел! Но только ли от этого воспоминания его бросило в дрожь?

Дерзкая, страшная и почти фантастическая, а может, наоборот, совсем простая, вполне реальная и незатейливая мысль овладела Панкрацем, поглотив его целиком, потеснила злость, пробудила надежду. Только бы Краль не попал к Руже и свернул на одну из дорог, ведущих через котловину, — успел он еще подумать; и тут же, словно кем-то подгоняемый, рванул с места вслед за Кралем.

— Молодая господин, молодая господин! — он еще услышал, как закричал вслед ему шваб, но ветер заглушил далекий голос, а сам он, не оглянувшись, только скользнув взглядом по соседнему дому, в котором по-прежнему было темно и тихо, помчался по дороге к Ружиной корчме.

Теперь уже Краль был в поле его зрения, и, крадучись, идя по самому краю дороги, хоронясь за деревьями, он приближался к нему. Так незаметно он подобрался к такому месту, откуда до Краля, который уже стоял под окнами Ружи, было всего несколько шагов. Спрятавшись за деревом, он затаил дыхание, напряг слух и стал ждать и наблюдать.

Краль поначалу стучал в окно осторожно, затем принялся колотить по нему все настойчивее, наконец разозлившись, заорал:

— Ты уже с кем-то спишь?

Когда уже казалось, что все его усилия напрасны, окно растворилось, и отчетливо послышался голос вдовы:

— Это вы, Краль? — И она снова собралась захлопнуть окно. — Не будет больше ничего!

— Должно быть! — Краль старался придержать створку. — Гм, за деньги должно быть все! Краль платит!

— Отпустите! — рукой отталкивала его Ружа от окна. — Идите туда, откуда пришли!

— Какое вам дело, где я был! — ворчливо сказал Краль и, выпустив створку, схватил ее за руку и уже более нежным, каким-то горловым, хрипловатым голосом произнес: — А вот и рученька! — и потянулся, наверное, дальше, ибо послышалось, как она сердито, с отвращением взвизгнула:

— Фу! Какая гадость, вымазались, как свинья, а туда же. Идите проспитесь!

— Да я могу поспать и у тебя! — он снова полез к ней, но вдова с яростью оттолкнула его и с треском захлопнула окно. — У тебя уже кто-то есть, шлюха! — рассердился Краль. Действительно, из комнаты послышалось чье-то басистое брюзжание; очевидно, у вдовы был гость. — Посмотрим, кто это! — Краль снова стал колотить в окно, но никто больше не отозвался, и он перестал стучать, но теперь, мерзко ругаясь, закричал: — Боишься показаться, мать твою!.. — и отошел. Но на окно все еще бросал взгляды, продолжая материться и бахвалиться: — Когда я на суде выступал твоим свидетелем, поскольку без меня ты бы проиграла процесс, тогда я был хорош для тебя! Не помнишь, как сама на меня навалилась. Гм! Дай хотя бы попить! — он сделал движение, словно собирался снова, теперь уже сильнее, налечь на окно. Но вдруг повернулся в противоположную сторону, презрительно махнув рукой. — Не нужна ты мне, вонючка! Есть у меня и дома баба, не то, что ты!

Панкрац вспомнил, что у Ружи недавно был какой-то судебный процесс и не с кем иным, как с нотариусом, у которого она в связи с предполагаемым браком заняла когда-то достаточно большую сумму, потом же на суде сама это отрицала. Да, на этом суде присутствовал и Краль, он свидетельствовал в ее пользу; вот, оказывается, откуда у него такая смелость и уверенность, что вдова примет его! Сейчас, впрочем, это не имело значения, главное, куда теперь направится Краль? И не заметит ли он его здесь, за деревом?