Мимо них, приблизившись сзади, проходил высокий по званию офицер; Панкрац, заметивший его несколько раньше, признал в нем генерала. В мягких, безукоризненно начищенных сапогах, коренастый и тучный, с мясистым и холодно-неподвижным лицом, он, собственно, уже шага на два отошел от них, но все еще, бросая взгляды через плечо, продолжал пристально и вопросительно смотреть на капитана. Сейчас же остановился и, небрежно ответив на приветствие, подозвал капитана к себе.

У Братича из-под мышки выпал сверток для кузины, но, не обратив на это внимания, он поспешил к генералу и застыл перед ним. Потом что-то стал объяснять, что — разобрать было нельзя. У генерала, напротив, был сильный, зычный голос, он не мог говорить тихо, а возможно, и не хотел из-за снующей вокруг любознательной публики. Так, Панкрац услышал, как генерал спросил капитана, где тот служит, что делает в городе, с кем это там сидит и о чем рассказывает? Сегодняшняя Россия, пролетарская народная Россия, что это значит, разве приличествуют офицеру подобные разговоры?

Кончилось все тем, что генерал, строго и холодно посмотрев на капитана, отпустил его. Тот вернулся весь красный и растерянный и бессмысленно уставился на свой сверток, который поднял и положил на скамью старый Смудж. Вдруг он спохватился, схватил сверток и посмотрел вслед генералу, перешедшему уже на другую сторону аллеи.

— Пойдемте, господа! — выдавил он из себя и собрался уйти. — Или вы остаетесь?

— Нет, и мы идем, — поднялся и Панкрац с дедом и, зашагав в ногу с капитаном, стал его расспрашивать, еле сдерживая улыбку. — Что случилось? Как неожиданно появился, мы даже и не заметили! Кажется, он вас спрашивал, с кем вы сидите?

Капитану было стыдно признаться, что он, чтобы рассеять возникшие у генерала подозрения, прикрылся орюнашством Панкраца, поэтому глухо бросил:

— Да, пришлось сказать, откуда я вас знаю! — И замолчал, не поднимая глаз. — Ах! — вздохнул он как-то беспомощно и в то же время гневно. — Приказал завтра явиться на рапорт в местную комендатуру. Из-за… непозволительных для офицера разговоров и неумения вести себя в общественных местах!

— Вот как? — искренне удивился Панкрац; этого он не слышал и не ожидал услышать. — Впрочем, что он вам может сделать, подробности до него не дошли! Хотите, чтобы я был вашим свидетелем? — предложил он с определенной коварной целью.

— Нет, благодарю вас, в этом нет необходимости, да и вряд ли бы это помогло! — пробормотал капитан. — Я попытаюсь сам себя защитить, а если не удастся, к черту все! К черту! — чуть было не крикнул он с каким-то странным воодушевлением и даже удовлетворением. Но тут же снова помрачнел и замолчал, правда, ненадолго. — Civil [9] — цивилизация, militaire [10] — милитаризация! — пробормотал он и опять едва сдержался, чтобы не крикнуть. — Мы живем не в эпоху цивилизации, а в эпоху милитаризации! Хи-хи! — засмеялся он тихо, жалобно, горько. — Отравляющий газ вместо чистого воздуха!

— И в такое время вы все же хотите стать человеком гражданским! — не без злорадства, но и с любопытством заметил Панкрац. — Вы сказали, что у вас уже есть какой-то план, поэтому на вашем месте я бы не принимал все это близко к сердцу!

— Возможно, это подтолкнет меня к осуществлению моего плана! — пробормотал капитан, а затем доверительно обратился к Панкрацу: — Наверное, после того что я вам скажу, вам станет более понятен мой замысел! Видите ли, — он подошел к нему ближе, — мне очень мешает, да вот и сейчас перед генералом я чувствовал себя скованно из-за того, что служил во времена Австро-Венгрии офицером. Единственно, что меня еще удерживает, так это то, что по отцу я православный и что мой брат чиновник в министерстве. Но именно этим, полагаю, и надо воспользоваться, чтобы наилучшим образом выкрутиться… я думаю, нужно добиться отставки, а будучи на пенсии, если не найду места на гражданской службе, мне будет на что жить и… и… — капитан не закончил, да и Панкрац его прервал:

— Но как вам это удастся, вы еще так молоды?

— Подают в отставку и значительно моложе меня! — уверенно сказал капитан. — А как я себе это представляю, вам я, наверное, могу сказать: серией анонимных писем вызову к себе еще большее недоверие. Вы бы их могли писать прямо из… — улыбнулся капитан, сделав вид, что шутит.

— А вы не опасаетесь, что добьетесь совсем обратного результата, — наказания и разжалования?

— То-то и оно, — сникнув, согласился капитан, — поэтому я и не решаюсь привести свой план в действие. Но раз нельзя так, — он снова повеселел, — то всегда можно найти другой выход! Не удивляйтесь и не считайте меня и в самом деле ненормальным, если в один прекрасный день услышите, что я нахожусь в сумасшедшем доме! — Вдруг, испугавшись, что мог произвести на Панкраца неприятное впечатление, капитан поспешил пояснить. — Вы не можете себе представить, до чего все это для меня невыносимо! Нахожу, что из всех ложных путей, на которые капитализм толкает человечество, милитаризм является наихудшим. Я это знаю по службе в австрийских войсках: грубая военная машина старается всех причесать под одну гребенку, а жить без свободы духа тяжело.

Капитан замолчал; к ним снова приближался офицер, впрочем, теперь рангом ниже, поэтому он первым отдал честь капитану.

— Вот видите, вы тоже власть! — усмехнулся Панкрац. Впрочем, капитан не произвел на него неприятного впечатления, он был просто смешон; все его рассуждения казались обычным фантазерством мягкотелого человека. Об этом он, правда, ничего не сказал, только повторил: — Да, власть! Если бы он вам не отдал честь, вы тоже могли бы потребовать явиться на рапорт!

— Зачем мне это, да и вообще, к чему мне власть? Я хочу жить свободно и… довольно с меня и прошлой войны!

— Вы не настоящий большевик! — засмеялся Панкрац.

— Конечно, нет! Мне до этого далеко, я и сам знаю! — капитан стал вдруг необычно серьезным. На самом деле он просто не решался продолжать, ибо Панкрац говорил слишком громко, а на улице становилось все многолюднее. — Я так и не выяснил, — он остановился и огляделся, — в какую сторону вы идете; мне нужно сюда! — показал он рукой и назвал улицу.

Они стояли на другом конце пристанционного сквера. Капитан движением руки указал на небольшую улицу, которая вела к главной площади, оттуда капитану до дома кузины было еще прилично далеко, следовало пройти через весь верхний город. Между тем, чтобы до конца выяснить все с капитаном, из-за чего он собственно и задержался, у Панкраца не было необходимости идти так далеко, и он решился: