Вот и на этот раз, начиная допрос, он сказал:

— Давайте, Юрий Васильевич, вернемся сегодня на Канарские острова. Не возражаете? Давая показания о встречах в Санта-Крус, вы говорили, что в конверте, переданном вам в автобусе, ничего, кроме денег, не было. Подтверждаете ли вы сейчас, что во время той встречи вы никаких заданий, писем, инструкций от «пожилого» немца не получали?

— Да, ничего, кроме денег…

— Подтверждаете ли вы свои показания о содержании разговора при второй встрече с ним в магазине?

— Да, как я уже говорил, разговор шел о судьбе моего способа получения искусственных алмазов.

— Тогда еще вопрос, Юрий Васильевич. Кому еще вы рассказывали о своих встречах с иностранным разведчиком на Канарских островах?

— Кроме вас, никому…

— Вы поторопились с ответом, Юрий Васильевич. О ваших встречах в Санта-Крус я слышал и от другого человека…

— Это Комарова. Я все понял…

…В то утро майор Седов принимал у себя гостью из Москвы — сотрудницу Института прикладной геофизики Тамару Петровну Комарову. Разговор шел об экспедициях на научно-исследовательском судне «Профессор Визе», в которых она участвовала. Наступил черед и для вопроса:

— Вы знали Павлова Юрия Васильевича?

— Конечно.

— В каких отношениях вы были с ним?

— А что вы имеете в виду?

— Ничего. Просто интересуюсь, какие отношения у вас были с Павловым? Дружеские, приятельские или напротив.

— Отношения были хорошие, пожалуй, дружеские…

— Что породило их?

— Юрий Васильевич заметно отличался от остальных, с ним было интересно — умный, деликатный, начитанный. Словом, интеллигентный человек. Мы обычно в одной группе увольнялись на берег. Он свободно владел английским языком, в отличие от многих предпочитал магазинам музеи и прогулки по городу… Представляете, на валюту покупал цветы! Это удивляло всех…

— Быть может, у него валюты было больше, чем у других?

— Да нет. Дело не в этом…

— Не замечали ли вы в поведении Павлова других странностей?

— По-моему, его поступки странными не назовешь. Они просто выделяли Павлова из многих. Правда, он еще большой фантазер. Я это не сразу поняла, вначале верила каждому его слову. Но порой трудно было поверить всему, что он говорил.

— Например?

— Ну, скажем, тому, что он сделал крупное открытие в науке, которое должно изменить его судьбу. О невероятных встречах чуть ли не с американским президентом где-то на Гавайях. Выдумщик он был изрядный…

— Когда вы в последний раз встречались с Павловым?

— В прошлом году в Москве.

— Он приезжал к вам?

— Да, зашел попрощаться перед рейсом на «Профессоре Зубове». Меня удивил тогда мрачный вид Юрия Васильевича. Он говорил что-то непонятное о своей незадавшейся судьбе, о предопределенности ожидавших его каких-то крупных неприятностей. Мне это показалось ненатуральным, чрезмерным. Я решила, что он просто рисуется, пытается представить себя какой-то мятущейся личностью.

— А вы знаете, где сейчас Павлов?

— Нет. Видимо, в плавании.

— Вы ошибаетесь. Павлов находится в камере следственного изолятора. Он арестован, ему предъявлено обвинение в шпионаже… Теперь вы понимаете, почему мы пригласили вас. Поэтому я спрашиваю: что вы можете еще рассказать о Павлове Юрии Васильевиче? Вынужден напомнить, вы допрашиваетесь в качестве свидетеля и обязаны говорить только правду…

— Боже мой! Павлов и тюрьма, преступление… Простите, но я не думала, что ваши вопросы имели такое значение. Да, виновата, когда вы спросили, была ли у Павлова лишняя валюта, я сказала неправду. После стоянки в Гамбурге, когда мы уже вышли в море, Павлов как-то показал мне пачку банкнот — восемьсот западногерманских марок. Я, конечно, спросила, откуда у него такая сумма, ведь экипажу валюта выдается только в пределах зарплаты. Еще раньше, в разговорах, Павлов давал понять, что плавание на нашем судне для него «ссылка», «опала». По его словам, причина перехода из Морского регистра была в том, что во время поездок за рубеж он подружился с французским ученым. Как я могла понять, все это было связано еще с каким-то открытием Павлова, которое не признали у нас, но вызвавшим большой интерес на Западе.

Юрий Васильевич сказал мне, что в Гамбурге его встречал тот самый французский ученый. Так вот, он и передал ему эти восемьсот марок. Позднее, в Санта-Крус, он показал мне своего иностранного друга. Это било в автобусе, которым мы возвращались на судно из поездки по городу. Француз выглядел весьма импозантно. Я удивилась такой привязанности этого человека к Павлову, ведь для встречи с Юрием Васильевичем он приехал из Европы. На другой день Павлов показал мне письмо, переданное ему другом из Франции. Текст был английский, сама его прочесть я не могла, но Юрий Васильевич перевел письмо. В нем Павлову предлагалась обеспеченная жизнь на Западе, обещалась удачная научная карьера. Вообще-то, про себя я решила, что это либо очередная мистификация со стороны Павлова, либо провокация, которую против него затеял француз. Но вы, наверное, знаете характер Юрия Васильевича… Спорить с ним не имело смысла, да я и не посчитала себя вправе поучать его.

— Что же все-таки ему сказали?

— Я прежде всего потребовала от него вернуть восемьсот марок своему другу. Он согласился и еще в Санта-Крус сказал мне, что деньги вернул.

— Появлялась ли после этого иностранная валюта у Павлова?

— Нет, мне об этом неизвестно… Вы знаете, я еще вот в чем должна признаться. Это было полгода тому назад. Я не хотела, но после настойчивых просьб уступила: приняла от Юрия Васильевича подарок — наручные часики. Как утверждал Павлов, цена им сто долларов, и купил он их на валюту, которую заработал во время плавания.