После отъезда Клары, последовавшего за смертью Роберта Шумана, которая переселилась в Берлин осенью 1856 г., изменился также и стиль писем. Тон становится все более сдержанным и все меньше напоминает стиль влюбленного, постепенно превращаясь в стиль все понимающего, но спокойного друга. Как отрезвляюще должны были подействовать такие сентенции: «Страсти не являются чем-то присущим естеству человека. Того, в ком они играют сверх меры, следует считать больным и с помощью лекарства добиваться его излечения»! Иоганнес понял необходимость разрыва, необходимость освобождения. Это выглядит как бегство, хотя мы можем только предполагать, как было в действительности. Единственное прямое указание на это можно найти в мемуарах дочери Клары Шуман Эжени:

«То, что Брамс был другом моей матери в труднейшие времена, я тогда не знала; только через несколько лет после ее смерти я прочла слова, которые она, подобно завещанию, написала в своем дневнике для нас, детей. Она обязывала нас к вечной благодарности тому, кто пожертвовал для нее годами своей юности». Из этих слов мы также можем заключить, что отношение Брамса к Кларе Шуман было не только решающим, роковым событием его юности, но и что речь шла о чистой, готовой к самопожертвование любви двух возвышенных человеческих душ. Эта «готовность к бегству» и в более поздний период жизни является «настоящей загадкой» Брамса. Поскольку Брамс не был обязательным человеком, расставание с Кларой прошло как-то неловко и она, чьи чувства к Иоганнесу после смерти мужа стали еще более пылкими, посчитала его бессердечным. Ее глубоко ранил этот разрыв, однако она никогда не переставала помогать Брамсу в его делах. В письме к Иоахиму от 31 августа 1863 г. из Баден-Бадена она писала: «…Мое участие в его судьбе и творчестве останется всегда горячим, но мое доверие к нему полностью утрачено».

Итак, для Брамса миновало тяжкое время кризиса — его «Вертеровский период». Он понял, что ему нужна творческая свобода, то есть тоска по женскому обществу и семье — не для него. Инстинкт гения подсказал ему путь самопожертвования и печального одиночества.

С 1857 по 1859 годы он был учителем музыки и хоровым дирижером при дворе Детмольда, в столице которого, полной красот природы, он смог найти желанный покой после лет, проведенных в Дюссельдорфе и отмеченных тревогой и беспокойством. Этому светлому, беззаботному настрой души мы обязаны обеими оркестровыми серенадами op. 11 ре-мажор и ор. 16 си-мажор. Кроме того, приобрел окончательную форму фортепианный концерт ре-минор ор. 15, задуманный еще в 1854 году.

В конце июля или в начале августа 1858 года Брамс познакомился в Геттингене с дочерью профессора Агатой фон Зибольд. Он очень сильно был влюблен в эту девушку, но снова сыграла свою роль установка «готовность к бегству», и их отношения не привели к браку. В одном из писем к Агате от писал; «Я люблю тебя! Должен снова видеть! Но я не могу носить оковы! Напиши мне, должен ли я снова приехать, заключить тебя в объятия, целовать и говорить о том, как я люблю тебя!» Брамс упустил возможность создать семью, о чем, казалось, долго жалел. Но позже открылось одно забавное обстоятельство: швейцарский поэт Фриц Видман, с которым Брамс встречался в 1886–1888 годах сообщает, что Иоганнес часто цитировал строку из Даниэля Шпитцера: «Я, к сожалению, никогда не был женат и, слава Богу, до сих пор не женат».

«Гамбургский период» жизни Брамса начался с триумфального исполнения его фортепианного концерта ре-минор 24 марта 1859 г. Годы, проведенные в Гамбурге, дали мощный толчок его творчеству, не в последнюю очередь из-за того, что осуществилась возможность исполнить при участии женского хора вещи, сочиненные в Детмольде. Но в большей степени его вдохновило знакомство со знаменитым певцом Юлиусом Штокхаузеном, который стал позже эксклюзивным исполнителем песен Брамса. Именно для него был сочинен Лирический цикл ор. 33. Проблемы возникали только в жизни с родителями, поскольку Иоганнес к этому времени уже привык к независимости и самостоятельности. В подробном письме к Кларе Шуман он легко и непринужденно сообщает о своих успехах и эта непринужденность еще раз доказывает окончание душевного кризиса «Вертеровского периода» и то, что его отношение к Кларе превратилось в «дружбу до гроба». К сожалению, к Гамбургскому периоду относится и вышеупомянутое «заявление» против школы «новых германцев».

К тому времени, когда Иоганнес решил покинуть Гамбург, чтобы сделать себе имя в Вене, он заработал своими концертами довольно много денег. При прощании он сказал отцу: «Если дела идут плохо, лучшее утешение — это музыка. Полистай ноты в моей старой папке и ты найдешь то, что тебе нужно». Перед этим Брамс вложил между листами нотной бумаги много крупных купюр.

Когда Брамс 8 сентября 1862 года впервые ступил на мостовую Вены, его восторгу не было предела. Вот что он писал тогда: «…Я живу здесь в десяти шагах от Пратера и могу выпить стаканчик вина в кабачке, где часто сиживал Бетховен». Из всего музыкального багажа, привезенного им с собой в Вену, — квартеты, опусы 25 и 26, трио си-мажор ор. 8, и три фортепианные сонаты, опусы 1, 2 и 5, а также множество скрипичных пьес. Сначала он показал квартет соль-минор знаменитому в то время пианисту Юлиусу Эпштайну. Восхищение было столь велико, что скрипач Йозеф Хельмесбергер, присутствовавший при первом исполнении, тотчас включил это произведение «наследника Бетховена» в программу своих концертов и 16 ноября исполнил его в концертном зале «Общества друзей музыки». Брамс с восторгом сообщал родителям, как тепло он был встречен в Вене.

Брамсу удалось получить место хормейстера Венской вокальной академии осенью 1863 года. Он называл — Вену «Святым городом музыкантов». Его очень привлекали австрийские народные песни, духовая музыка на Пратере, вальсы Штрауса, а также славянские и венгерские мотивы, которые он потом использовал в своих «Венгерских танцах» и вальсах. Вальсы он посвятил влиятельному в то время критику Эдуарду Ханлику. Его деятельность в качестве хормейстера продолжалась всего один сезон, частично из-за интриг, частично из-за того, что Брамс предпочитал быть не связанным никакими твердыми обязательствами и свободным для творчества.