Шрифт:
И дальше непонятнейший сумбур. Завяли в банке маргаритки.
В ту ночь, когда Офелия сошла с ума, рыбак поймал златую рыбку, держащую под мышкой скрипку (такой нелепый каламбур).
Под мышкой скрипка верещала, и мышка рыбке пропищала:
«Мне жаль Полония, Мон Дью, он не попал в его ладью»
(в виду имея рыбака, того простого старика, который, вопреки старухиным советам, к буддизму шел, и тоже кончил жизнь с приветом).
Он через Стикс задумал плыть. А тут увяли все фиалки. Вздохнула рыбка: «Очень жалко. Мне нравился их колорит. Как он погиб?»
Тут мышка замолчала, глазенки тюк, тюк, тюк, и слезка горькая упала.
– Его зарезали кинжалкой.
– Так Гамлет умер вроде позже? Тогда старухино корыто захлопнулось, как мышеловка.
– Вот это получилось ловко.
– Значит, он уснул и видел сны?
Вздохнула рыбка.
– Хочется весны, дождя, ложбины, кочерги, а иногда блесны.
– Зачах злосчастный Эльсинор.
– Завяли в банке маргаритки...
Глава 14
С помощью методов радиолокации выявлено, что Меркурий все же быстрее делает один оборот вокруг оси, чем виток вокруг Солнца.
Сим Красповиц был заинтригован. Виду он, конечно, не показывал, да и кому было показывать этот вид? Ежедневные встречи, заседания, дела, дела.
При первой же возможности, как только выдавалась свободная минута, он открывал рукопись, принесенную ему таинственной, всезнающей Магдой.
Удивляло его другое. Его секретарша Надя по этому вопросу очень напрягалась и прямо из кожи лезла, дабы что-то разузнать по поводу принесенных бумаг. Конечно, впрямую Сима она не решалась спросить, но какими-то нелепыми наводящими, скользящими фразами постоянно пыталась подвести Сима к этой теме, склонялась в три погибели над столом, вытягивала шею, как утка, выдвигала глаза на канатиках, пытаясь пробуравить насквозь закрытую папку. Сим делал вид, что ничего не замечает, уворачивался от невнятных вопросов при помощи невнятных ответов не в тему и получал от этой глупой игры несказанное удовольствие. «Тайна на тайне сидит и тайной погоняет, – размышлял он. – Вот, казалось бы, что Надьке до этого всего, так нет, прямо распирает ее, глазищами шарит, высматривает. Поживем, увидим, так даже интереснее, загадочно и непредсказуемо».
Принесенная рукопись была удивительно причудлива. Как говорится, вещь абсолютно в себе. Рассказы странного меркурианца со странным именем Устюг.
– А по бокам-то все косточки русские, – диву давался Сим.
Вещь ему нравилась. Был в этой утопической истории особенный колорит, по всему было понятно, что автор имеет какое-то чудн?е ви?дение и понимание. Иногда сходность чувств его самого и автора фантастической сказки приводила Сима в изумление.
«Магда – удивительный субъект, – размышлял Красповиц, – сумела меня так завести: как материал подала, как умело придумала историю про некую мифическую подругу. Вот настоящий маркетинговый ход. Люди ходят, таскают свои рукописи, заискивающе смотрят в глаза, не затруднит ли, не выскажете ли? А эта притащила, советов надавала по всем вопросам, с достоинством ушла, молодец Магда, ценю. Этому бизнес-скульптору Коняшкину, видимо, она где-то насолила; правда, он говорил про какую-то еще безумную приятельницу. Безумный человек такую вещь не напишет. Хотя, чем черт не шутит, может, действительно существует эта странная подруга. Вот этот кусок – стронциановое небо с охристыми отблесками солнца на серебристо-оливковых деревьях, прямо Коро. Может, эта терра инкогнита Магда и картинки рисует. По всему видно, человек в искусстве разбирается. Как она говорила, интересная трактовка конца света».
Красповиц открыл рукопись и с увлечением начал дочитывать последнюю часть под названием:
Пятый рассказ Устюга о городе Пермолоне
О, чудный город Пермолон, прекрасен ты при любой погоде, и под весенним лимонным дождем, и под красным снегом зимы. Ярко блестят твои стеклянные крыши, освещенные солнечными лучами. Ласково шелестят нежно-голубыми листами твои деревья. Нет и не было ничего прекраснее тебя, славный город Пермолон, милая моя родина.
По пришествии нового президента к власти народ конкретно подрасслабился. Мало-помалу воспоминания о старом президенте уходили в область далекую, так сказать, в историческую область. Теперь-то при новом президенте все абсолютно по-новому закружилось и завертелось. Ох, загомонилось все по-особенному. Теперь при новом президенте, когда выяснилось, что можно делать все, народ начал инициативу проявлять, сначала так потихонечку по чайной ложечке, а потом, видя, что все тип-топ проходит и даже приветствуется, развернулись капитально. Первым делом проблемус питанием стали решать, это по старой памяти, раньше-то трудновато с этим было разбираться, а теперь, на новых рубежах, пожалуйста, кушать подано. Столовок понаоткрывалось, всяких закусочных, перекусочных, перехваточных. Начали варганить различные кушанья из всего, что ни попадя, и кормить народ. Этот процесс очень сильно развился. Прелесть его еще в том была, что ты хоть что приготовь, все будет хорошо. А если кое-кто помирал слегка или еще что, можно было справку купить, что у тебя все в порядке, а эти все померли от того, что неправильно кушали или просто отчего-то еще. А если родственники умерших, например, в суд обращались, там в суде, ха-ха, тоже все легко решить можно. Оплатил справку в суд и нормалды. А если родственники, к примеру, тоже залуплялись и свой баблос приплачивали, тогда...
Много таких организаций открылось, чтобы справки выдавать. Они, организации эти, никогда не пустовали. Опять же президенту сплошная выгода, потому что часть денег ему лично шла, а остальная часть тем, кто справки выдавал, те, в свою очередь, часть президенту отдавали, чтобы крепче спать. Очень все удобно было и хорошо, потому что каждый знал, деньги уплатил и делай что хочешь. По каждому вопросу такие справки выдавались. Быстро все это организовалось, в один практически миг. Вот кто-то, например, захотел дом построить в самом центре Пермолона посреди дороги, – пожалуйста. Оплатил, и дом стоит. А другой кто-то захотел, например, поверх этого дома другую дорогу смастербачить, и тоже – уплатил и ОК. А если тот, кто первый дом поставил, не очень доволен, что его дом в асфальт закатали, он, в свою очередь, может оплатить и опять поверх строить.
Немного эта возня напрягала, потому что много материалов уходить стало и все время за справками бегать скучновато. Но народ в Пермолоне был изобретательный, умный такой, находчивый народ.
Все стали покупать всякие оборонительные средства, чтобы если что, другие знали и чуть-чуть опасались. Это тоже все сложилось. Сеть таких специализированных магазинов оружия открылась, «Помоги себе» называлась. В этих супермаркетах чего только не было, и по-маленькому и по-большому. Если тебя слегка напугнуть – легкую пушку можно, а если покрупнее, бластер там лазерный или базуку пневматическую, были и потяжелее вещицы, спецпредложения и праздничные распродажи – все. Народ просто ликовал, к праздникам 70 процентов скидка – удобно. В общем, наконец-то все на свои места стало и приобрело свою жесткую логику. Каждому делу – соответственно своя цена и свое оружие.
Вот, к примеру, захотел художник выставку сделать и произведения свои продать населению. Раньше сколько с этим возни всякой было. Всякие люди мешали художнику до зрителя дойти и реализовать свою продукцию, все эти специалисты, якобы в искусстве понимающие и талдычащие: «Говно – на выставку нельзя, это вообще не искусство».
А теперь! Просто шик-тюрлюлю. Приходит художник с работами, деньги уплатил, если кто там уже висит на этой выставке, ну, на том месте, где он хочет свое разместить, он его продукцией из «Помоги себе» пугнет, и всё. При наличии средств каждый может смело искусство в массы продвигать. В этой области, как правило, люди пользовались легкой артиллерией, культура все-таки. А если это тебе уже серьезный базар, не какие-то картинки-скульптурки, там все покруче. Тут много народу, конечно, по первой подорвалось. Хочу завод, а его уже хмырь говенный вчера купил и загородил всякой тяжелой громозой, не подойдешь. Но что хорошо было на этот момент в Пермолоне, так это то, что все было возможно, если захотеть и деньги уплатить. Тогда проблем вообще никаких. Это так, на определенном отрезке времени было, а потом мало-помалу начали возникать всяческие проблемы, и чем дальше, тем все интереснее и заманчивее все стало прорисовываться.
В один прекрасный день слух прокатился по Пермолону, и даже неизвестно, откуда он просочился, но такой слушок пошел, что-де продана «Швакобаба». И все всё сразу поняли, не дураки. Эта «Швакобаба» всю жизнь под семью замками хранилась, не дай, не приведи и упаси, страшнее ее ничего не придумаешь, кнопочку нажмешь, и всё...
Народ рванул к пещере Бекара, страх обуял, дрожь, ужас и кошмар. Народ змеился длинной рекой на выход из Пермолона, всем пожить еще хотелось.
Бекар поначалу всех обустраивал, расселял, потом смотрит, народу до горизонта скопилось. Он мужик умный был, сразу все понял.
Собрался он, подпоясался и решил идти в Пермолон.
Люся, его любимая жена, говорит:
– Бекарушка, куда это ты собрался, народ сюда весь бежит, а ты куда?
Бекар отвечает ей:
– Люся, надо мне в Пермолон наведаться. А ты пока здесь с ребятами помогай распределять народ в пещере, чтобы давки не было.
Люся вся напряглась до ужаса и говорит:
– Как же ты туда пойдешь? Там ведь страх и жуть!
А Бекар грустно так ей в ответ:
– Милая моя Люся, ты у меня очень умная женщина и должна понимать, что если я пойду, переговорю с президентом, может, сумеем избежать, а если не пойду, то случится неизбежно.
Люся смахнула слезу и говорит:
– Ну, раз так...
Отправился Бекар в Пермолон.
Приходит – батюшки святы! Действительно, кошмар, реально ужас леденит душу. Грохот идет по всему городу: У-У-У-У-У-У-У-У-У-О! По дымному красному небу как страшные птицы летают парштики военные, пропеллерами жужжат: дук – дук – дук. Повсюду таблеры ездят, гусеницами скрипят: ужи – ужи, дула свои страшные тычут. Со стороны космодрома ухи и канонада раздается: паф – паф! Ветер жутко свищет, несет ветер по городу сор всякий, обрывки, клочки, детские игрушки. Окна в домах все забиты, двери мешками завалены.
Меберы бронированные с сиренами по дорогам рассекают. Жутко звучат сирены, душу раздирают. Бекар к дворцу президентскому пробирается. Тут не пройдешь, камнями все завалено, там прохода нет. Еле-еле до центральной площади добрался, там тоже все перегорожено меберами. Высунулся из люка вояка и орет Бекару:
– Ты куда прешь, придурок? Вали отсюда.
Бекар говорит:
– Мне к президенту срочно надо.
Вояка заржал, пальцем у виска покрутил:
– Уноси свои ноги по-быстрому отсюда.
– Я опоздал, – слезы брызнули из глаз Бекара, – все пропало.
И именно в этот момент почему-то вспомнился Бекару давний яркий летний день, когда старший его сын Яшка был совсем маленький, лет двух, а Борьки еще и в помине не было. Люся ушла в магазин, Бекар сидел на лужайке перед домом и писал капус. Яшка возился около бассейна, увлеченно кидая в него игрушки.
И вдруг Яшкин крик: «А-а-а!» Бекар вскочил. Ребенка не было. Бекар рванул к бассейну. Яшка, подгребая маленькими ручонками, плыл, отфыркиваясь, как щенок, к бортику.
– А я и не знал, пап, что умею плавать, – пищал он.
Быстрее ветра кинулся Бекар назад к пещере, петляя, как заяц, по проулкам, усыпанным битыми стеклами, обегая стороной оцепление меберов. Грохот с космодрома нарастал. Это были уже не периодические ухи, а постоянный оглушающий гул, от которого содрогались дома и гнулись деревья.
Вырвался Бекар из Пермолона, бежит по дороге, а над ним птицы. Тысячи птиц все небо закрыли, хлопают крыльями. Ох, беда близка, ох, беда у ворот стоит.
«Только бы они сообразили, время бы не упустить, я-то, может, и не успею, да и хрен с ним, главное, чтобы они...» – крутятся в голове у Бекара мысли. Припустил он что есть духу, бежит, пот по нему льется, дыхание прерывается, спотыкается, ноги себе все в кровь разбил. Прибегает – у пещеры много еще народу толпится, и так все потихоньку внутрь заползают. Бекар протиснулся.
У входа Люся и его сыновья стоят, народом руководят. Люся его увидала: «Слава Богу», – говорит. А Бекар: «Времени мало у нас, пусть скорее все заходят, пусть телом к телу прижмутся, там внутри разберемся, надо срочно дверь замуровывать».
Закрыли они дверь в пещеру, и замуровали ее, и задраили.
И тут грянуло. Звук раздался – и не грохот и не гул, а что-то совсем невозможное, и это невозможное такой силы было, что у всех в пещере уши заложило, а глаза на лоб вылезли. И шепот пошел по пещере: «ШВАКОБАБА».
И начал народ в пещеру углубляться, глубже, глубже, часть осталась у пещерной реки, часть по норам закопалась.
Бекар днями и ночами работал, помогал, глаз не смыкал. Каждый день поднимался он к смотровому оконцу. Было у них в пещере такое потаенное маленькое оконце со стеклышком особенным, чтобы наружу можно было смотреть. Однажды поднялся он к этому заветному оконцу, только хотел заглянуть, чувствует, его кто-то за подол дергает. Смотрит – мальчонка маленький за ним, оказывается, увязался, да так тихо, видно, крался, что Бекар его и не заметил.
– Что ты тут делаешь, малыш? – спрашивает его Бекар.
– Дядя Бекар, мне тоже хочется посмотреть. Ты каждый день смотришь, и мне интересно.
Бекар поднял к оконцу мальчика, тот глянул и говорит:
– Снег идет, дядя Бекар, а сейчас ведь лето, разве такое бывает?
Бекар говорит:
– Бывает один раз в жизни.
А мальчик опять спрашивает:
– Значит, я больше летом снега никогда не увижу?
Бекар взял мальчика на руки и говорит:
– Мы уже видели, нам повезло.
Мальчик засмеялся и говорит:
– Наш раз уже был, да, дядя Бекар?
Магда отправилась к Красповицу. Настроение у нее было приподнятое. Почему-то ей казалось, что все получится. Внутри образовалась некая уверенность, которая ни на чем не основывалась, а просто существовала, и всё.
Она поднялась на второй этаж особняка. Дверь в Надину комнату была открыта.
Надька, увидев Магду, заулыбалась.
– Заходи, заходи, – ласково зашелестела она. – Опять к Симу по делу?
– Да, пришла выслушать вердикт, – тоже с улыбкой проговорила Магда.
– А ты вообще сейчас где работаешь? – Надька решила зайти издалека и тихо-тихо, сапой-сапой разведать обстановку.
– Сейчас нигде временно не работаю, последние годы риэлтерствовала.
– Да ты чё? – В глазах Надьки читалось удивление.
– Где я только не работала, Надь, – продолжала рассказ Магда. – Одно время у бандюков убиралкой была.
Надькины глаза все сильнее округлялись. Информация была очень интересной, надо было побольше всего выведать, она сделала сочувственно-понимающий вид, закивала и с придыханием попросила Магду: «Как можно конкретнее и, кстати, в прошлый раз про Кирюшу тоже было очень кратко, без деталей».
– Да чего там рассказывать, Надь. – Магда казалась спокойной, как удав. – Он диссертацию писал, аспирантура, ничего у него не ладилось, как черепаха елозил, елозил, мне тогда казалось, что все могу, бросила университет, деньги зарабатывала, ему писать помогала, материалы всякие собирала... пойду я, Надь, к Симу, потом как-нибудь расскажу.
– Сим сегодня целый день будет, никуда он не денется, твой Сим, – скороговоркой затараторила Надька. – Сейчас пойдешь, ну в двух словах дальше-то что?