«В характере моего друга Холмса меня часто поражала одна странная особенность: хотя в своей умственной работе он был точнейшим и аккуратнейшим человеком, а его одежда всегда отличалась не только опрятностью, но даже изысканностью, во всем остальном это было самое беспорядочное существо в мире, и его привычки могли свести с ума любого человека, живущего с ним под одной кровлей.

Не то чтобы я сам был безупречен в этом отношении. Сумбурная работа в Афганистане, усилившая мое врожденное пристрастие к кочевой жизни, сделала меня еще более безалаберным, чем это позволительно для врача. Но все же моя неаккуратность имеет границы, и, когда я вижу, что человек держит свои сигары в ведерке для угля, табак — в носке персидской туфли, а письма, которые ждут ответа, прикалывает перочинным ножом к деревянной доске над камином, мне, право же, начинает казаться, будто я образец всех добродетелей. Кроме того, я всегда считал, что стрельба из пистолета бесспорно относится к тем развлечениям, которыми можно заниматься только под открытым небом. Поэтому, когда у Холмса появлялась охота стрелять и он, усевшись в кресло с револьвером и патронташем, начинал украшать противоположную стену патриотическим вензелем VR [18] , выводя его при помощи пуль, я особенно остро чувствовал, что это занятие отнюдь не улучшает ни воздух, ни внешний вид нашей квартиры» [19] . («Обряд дома Месгрейвов».) Обратите внимание, как упрямая независимость Уотсона придает вкус и аромат эксцентричности Холмса и каким унылым выглядит по сравнению с этим самоуничижение приятеля Дюпена, сотворившего себе кумира. Обратите внимание и на то, что конкретные детали повседневной жизни на Бейкер-стрит выводят повествование из области чистой фантастики и придают ей прочную достоверность. Жилище героев на Бейкер-стрит — та самая юмористическая подробность, что так ценится британскими читателями.

Другая пара схожих отрывков может быть обнаружена в «Похищенном письме» и в «Морском договоре». Оба детектива сталкиваются с весьма драматичными ситуациями и удивляют окружающих своими неожиданными решениями. Похожим образом строится и рассказ «Случай в интернате», отличаясь, однако, более мрачной атмосферой, где Холмс сурово осуждает недостойное поведение представителей высших кругов.

Сравните также стиль речи Холмса и Дюпена, и тогда причины популярности Холмса станут самоочевидными. Холмс обогатил английскую литературу многими запоминающимися афоризмами и словесными оборотами:

«Вы знаете мои методы, Уотсон».

«Промазали, сильно промазали, Уотсон».

«…небольшую монографию о ста четырнадцати видах табачной золы».

«В тихом омуте, Уотсон…»

«Превосходно! — воскликнул мистер Актон. — Но весьма поверхностно! — добавил Холмс».

«Превосходно! — воскликнул я. — Примитивно! — сказал он».

«В искусстве расследования необходимо умение выделять из всего многообразия данных факты случайные и факты существенные».

«Вы назвали свое имя так, будто я должен его знать, но, уверяю вас, кроме тех очевидных фактов, что вы масон, адвокат, холосты и что у вас астма, мне больше ничего не известно».

«Любая загадка начинает казаться детской, после того как вам ее объясняют».

Не должны мы также упускать из внимания те очаровательные реплики, которые отец Рональд Нокс остроумно назвал «шерлокизмами»:

«Хочу обратить ваше внимание на то, как странно вела себя собака ночью.

— Но собака всю ночь молчала.

— Это как раз и странно».

Итак, благодаря Шерлоку Холмсу то, что было эскизно набросано за сорок лет до этого Эдгаром По, получило реальные очертания, и конвейер был пущен в ход. Ручеек детективной прозы нарастал и ширился, превращаясь постепенно в полноводную реку, потоп, лавину. Сейчас уже просто невозможно уследить за всеми детективами, что издаются в наши дни. Книги и журналы, сходящие с этого конвейера, напичканы убийствами, ограблениями, поджогами, мошенничествами, заговорами, загадками, тайнами, сенсациями, маньяками, жуликами, отравителями, фальшивомонетчиками, душителями, полицейскими, соглядатаями, работниками секретных служб, сыщиками, создавая впечатление, что половина населения земного шара занята исключительно тем, что придумывает загадки, решать которые приходится второй половине.

Бум начался в 90-е годы, когда детективная новелла, до того пребывавшая в забвении, неожиданно вышла на первые роли и под эгидой Шерлока Холмса стала одерживать победу за победой. Особый интерес заслуживает здесь цикл, родившийся под пером Т. Л. Мид и ее соавторов, выходивший сериями под разными названиями. Эти новеллы прокладывали направление, может быть, и не отличавшееся новизной, ибо, как мы имеем возможность убедиться, оно было известно и во времена Коллинза и Ле Фану, но зато весьма влиятельное, поскольку оно в свою очередь прокладывало дорогу питомцу эпохи больших научных открытий — «медицинскому детективу». Т. Л. Мид начала разрабатывать эту плодотворную линию в 1893 году, опубликовав «Истории из дневника одного доктора» (в соавторстве с «Клиффордом Галифаксом»), и затем продолжала писать в том же ключе для различных журналов до 1902 года, когда увидела свет «Волшебница Стренда» (в соавторстве с Робертом Юстасом). Иногда это просто изложение любопытных медицинских случаев, иногда самые настоящие детективные истории, связанные с медициной. За долгие годы сотрудничества Мид и ее соавторы затрагивали такие темы, как гипноз, каталепсия (любимый недуг у тогдашних беллетристов), сомнамбулизм, помешательство, убийство с помощью рентгеновских лучей, синильной кислоты, а также многие другие темы, связанные с научными открытиями, и в частности с медициной.

Всецело в холмсовской традиции написаны превосходные истории Артура Моррисона о Мартине Хьюитте. Очень многие авторы (среди них Джон Оксенхем и Менвилл Фенн) начинали как детективисты, прежде чем обратиться к иным темам. Существует немало весьма увлекательных историй о приключениях мошенников с четко выраженным детективным началом — например, цикл «Африканский миллионер» Гранта Аллена.

Громкий триумф, выпавший на долю Шерлока Холмса, под шумок оваций увел детектив, по сути дела, в одном лишь направлении. Вместе с тем, обсуждая новеллы По, мы отметили три намеченных им типа сюжетов: «интеллектуальный» («Тайна Мари Роже»), «сенсационный» («Золотой жук») и смешанный («Убийства на улице Морг»). Истории о Шерлоке Холмсе, как правило, принадлежат к смешанному типу. Но Холмс — как это ни печально признавать — не всегда ведет честную игру с читателем. Временами он «подбирает» или «вглядывается» в «крошечный предмет» и потом приходит к гениальному заключению, но читатель, будь он сам гением дедукции, не в состоянии сделать подобный вывод, потому что ему так и не сообщается, что это за предмет. Разумеется, виноват тут Уотсон — по крайней мере сам Холмс однажды подверг критике его «ненаучный» метод повествования.

Большим мастером такого «сюрпризного» сочинительства был Мелвилл Дэвисон Пост. Его новеллы написаны так лихо, а идеи, лежащие в их основе, так остроумны, что мы не сразу отдаем себе отчет, что сюжеты построены на чистой сенсационности. Возьмем хотя бы «Божью волю» из сборника «Дядюшка Абнер» (1911). В этой новелле дядюшка Абнер, замечая фонетическую ошибку в письме, написанном якобы глухонемым, доказывает тем самым, что последний не является автором письма. Если бы текст письма был предъявлен читателю и он получил бы возможность прийти к этому решению самостоятельно, перед нами был бы интеллектуальный детектив, но автор придерживает эту улику до поры до времени, а потом, как гром среди ясного неба, раздается вердикт расследователя.