Шрифт:
Начальник охраны громко чихнул, а Глория воспользовалась паузой и вставила:
— Время покажет, кто из нас прав.
— Разумеется, ты! Ты, ты и ты! Всегда ты!
— Выпей воды, — сухо посоветовала она. — У тебя начинается истерика.
Он вскочил и начал мерить шагами комнату. Его бесила та легкость, с которой Глория шла на поводу чужих домыслов.
— Ладно, — бросил он, остывая. — Надеюсь, ты не будешь оспаривать факт смерти Жанны де Ламотт, какое бы имя она ни носила?
— Не буду. Но Анна Ремизова…
— …это Анна Ремизова! — подытожил начальник охраны. — И никто другой! Она не прятала ожерелья. Она его в глаза не видела. Она опоздала родиться на двести с лишним лет!
Глорию было невозможно переубедить.
— Умирая, графиня де Гаше оставила зарубки, — упрямо заявила она.
— Зарубки! Ха-ха! Мы перешли на язык дровосеков? Какие зарубки?
— Метки… или знаки. Кому она могла их оставить? Самым близким на тот момент людям: Анне Сергеевне Голицыной и барону Боде, дальнему родственнику Крапивиных. Бубновый туз! Эта карта переходила из рук в руки, пока не оказалась на дне кипарисового ларчика. Не исключено, что владелец ларца понятия не имел о тайнике под сукном. С течением времени и не такое забывается. А если учесть революцию и три войны…
— Зачем ей было оставлять какие-то метки? — перебил Лавров. — Она умирала, в гроб бриллианты не заберешь. На том свете они без надобности. И вообще… я лично сомневаюсь в существовании этих камней. Вероятнее всего, алмазы из ожерелья были проданы еще во Франции или в Лондоне. Везти их в Россию через несколько границ — дурная затея.
Глория покачала головой.
— О чем тогда говорил с графиней де Гаше русский царь Александр I? Наедине и так долго? Уж не о реликвии ли Великих Моголов шла речь? — рассуждала она. — «Эрдэнэ», даже расколотый на части, мог бы спасти династию Романовых. Ведь падение империи и трагедия царского дома были предсказаны еще монахом Авелем [9] .
9
Авель — (1757–1841), монах-провидец, предсказавший смерть нескольких монархов, нашествие Наполеона, сожжение Москвы и пр.
— Очевидно, у графини не оказалось при себе реликвии. Иначе бы она царю не отказала.
— Шесть сотен бриллиантов в скромной дорожной поклаже не спрячешь, а вот пять камушков… вполне, — задумчиво произнесла Глория.
— Бред, — фыркнул Лавров. — Чепуха.
— Едва в столице стало известно о кончине де Гаше, из Санкт-Петербурга в Симферополь срочно поскакал генерал Дибич, — невозмутимо продолжала она. — Как думаешь, зачем? Отдать последние почести безродной француженке? Вряд ли. Дибич привез губернатору депешу от Николая I. Александр-то к тому времени умер, но сообщил своему преемнику кое-что важное о французской графине. Новый царь потребовал от губернатора по прибытии к нему нарочного, отдать тому синюю шкатулку «в том виде, в каком она осталась после смерти Гаше».
— Откуда такие сведения?
— Из дневника компаньонки Анны Сергеевны Голицыной.
— Где ты его взяла? — изумленно спросил Роман.
— Нашла среди рукописей, собранных Агафоном. Он случайных бумаг не хранил.
— Скажи еще, что он заранее знал, кто поселится в его доме и станет читать его бумаги. Скажи, что он все предвидел наперед.
Глория промолчала. Это разозлило Лаврова. Проклятый Агафон каждый раз умудряется перейти ему дорогу! Глупо ревновать к мертвому, но…
— Ладно, что было дальше с этой синей шкатулкой? — насупился он.
— Губернатор тотчас же отправил чиновника в Старый Крым с приказом изъять все шкатулки, принадлежавшие покойной графине. Были допрошены ее душеприказчики, в том числе барон Боде. Он, якобы, предъявил взятую себе на память синюю шкатулку. Но того, что искали, в ней, надо полагать, не обнаружили. Ибо! По поручению самого Бенкендорфа было проведено повторное тщательное дознание.
— Даже так?
— Начальник Третьего отделения [10] повторного расследования по пустякам не назначает, — подчеркнула Глория.
10
Третье отделение — орган политического надзора и сыска в России (1826–1880), учрежденный Николаем I.
В подтверждение своих слов она достала из шкафчика несколько ветхих пожелтелых листков и положила на стол перед собой.
— Вот… читаю дословно: Бенкендорф в письменном распоряжении указал, что «на некоторых лиц, находившихся в дружеской связи с умершей близ Феодосии графинею де Гаше, падает подозрение в похищении и утайке бумаг ее»! В связи с чем он приказывает произвести розыскные действия.
— Если компаньонка пишет правду, значит, это были очень ценные бумаги, — признал Лавров.
— Какой смысл компаньонке лгать?
— Почему же эти «ценные бумаги» не изъяли у Гаше при жизни? Зачем было ждать, пока она умрет?
— Хороший вопрос, — кивнула Глория. — Я тоже задалась им.
— И какой вывод ты сделала?
— Никто из агентов тайной полиции так и не выяснил толком, что привезла с собой в Россию загадочная француженка. Как изымешь то-не-знаю-что? Я думаю, после ее кончины заинтересованные лица надеялись отыскать в синей шкатулке, с которой графиня не расставалась, те самые знаки, о которых я говорю. Предположим, перед смертью Гаше оставила ключ к тайнику, где спрятала камни. Не могла не оставить! Ее мистическая натура, ее близкое общение с графом Калиостро давали ей надежду на новое воплощение. Но где гарантия, что в новой жизни память прошлого не даст осечку? Вот Жанна де Ламотт и оставила подсказку.