Ребенок тихо хныкал в холстине. Неожиданно двери распахнулись, и в операционную ворвался боярин:

– Не могу больше ждать, силушки нет, вроде писк младенца слышал?

– Точно, Роман Александрович, вон и дите твое, у девицы лежит, а жена спит еще, но вскоре должна проснуться.

Тут как по заказу зашевелилась и родильница. Мы все вышли из операционной, чтобы не мешать одевать боярыню.

Я видел, что папаше хотелось взять своего сына на руки, но он себя сдерживал.

– Роман Александрович, матери с дитем придется два дня у нас побыть, иначе ни за что не ручаюсь. Приезжать можешь хоть каждый день.

– Ты, Сергий Аникитович, сам не знаешь, что сделал, ты мне надежду в жизни дал. Ведь почти без нее жил, когда у Евдокии последняя сестра вместе с младенцем при родах умерла.

Мы прошли с боярином наверх, там еще не был убран ужин, и выпили за здоровье его жены и новорожденного, после чего он отправился домой, пообещав завтра утром быть здесь.

Поутру боярин действительно был у нас. Удостоверившись, что его жена и сын в порядке, он поднялся ко мне и, сказав: «Чем могу, тем и благодарю», – положил на стол приличный мешок серебра. На этот раз он долго не задержался. Пообещав завтра забрать жену с ребенком, отбыл к себе. Но вот в усадьбе только об этой операции и говорили. И вновь ко мне пришел отец Варфоломей.

– Так как же, Сергий Аникитович, быть с заповедью Божьей, гласящей, что в муках будут жены рожать детей своих? А тут у тебя легла, заснула, и на тебе младенец!

– Отец Варфоломей, она бы родить-то все равно не смогла, кость у нее узкая, умерли бы и она, и ребенок. Так что я, может, просто волю Господню исполнял, помогал, чтобы этот ребенок на свет появился.

Отец Варфоломей задумчиво сказал:

– Слыхивал я о таких делах и ранее, бывало, что младенца из умирающей матери доставали. Но вот чтобы и мать, и ребенок живы остались, в первый раз в жизни слышу.

– Отец Варфоломей, ты же знаешь, все, что ни делаю, на все прошу благословения у иконы защитницы нашей Пресвятой Богородицы.

– Да знаю, что человек ты богобоязненный, все требования церкви нашей примерно выполняешь. Вот только дела твои все удивительней и нашего внимания требуют.

К середине дня в моем доме вновь появился гонец из Кремля.

Иоанн Васильевич явился из очередного похода всего неделю тому назад и уже требовал меня к себе вместе с моей дивной поделкой.

На следующий день утром меня уже одевали, как положено, чтобы можно было явиться на глаза царю. Я же думал, как я в таком наряде стану показывать все и рассказывать.

И вот в очередной раз я ехал в царский дворец. Прежнего мандража у меня уже не было, но все равно с беспокойством думал, как царь отнесется к моим задумкам и какие сделает для себя выводы.

Когда я шел через палаты, теперь уже практически никто не провожал меня надменными взглядами, многие кланялись и желали здравствовать. А когда я склонился перед троном, быстро последовал приказ царя встать с колен и рассказать ему, чем я опять удивил окружающих.

Я набрался храбрости и сказал:

– Великий царь, прошу, выслушай просьбу мою малую, все без утайки расскажу тебе, вот только чтобы не на виду, чтобы только я, ты и ближние бояре твои были. Не хочу я, чтобы секреты мои, которые для твоей державы полезны, на сторону уходили.

В это время к царю сзади подошел Бомелий и что-то прошептал.

Царь слегка нахмурил брови и сказал:

– Боярин Щепотнев, тут лекарь мой Бомелий интересуется, правда ли, что ты сечение кесарево женщине делал, которое еще древние авторы описывали?

– Нет в этом секрета, великий царь, делал я такое сечение, сейчас и мать, и ребенок находятся в здравии.

Бомелий снова усиленно что-то зашептал на ухо царю.

Тот опять спросил меня:

– А вот лекарь мой Бомелька говорит, что не было еще такого, чтобы после сечения жена жива оставалась. Не врешь ли ты, спрашивает.

– Великий царь, невместно мне в твоем присутствии драку начинать, но твоему Бомелию я бы зубы за такой поклеп вышиб. Да только что с этой клистирной трубки возьмешь? Он небось, даже как кулаками махать, не знает.

Царь, закинув голову, засмеялся:

– Ха, клистирная трубка! Вот ты, Щепотнев, назвал так назвал! Быть тебе теперь, Бомелий, клистирной трубкой!

Лицо Бомелия стало бледным, и он, кинув многообещающий взгляд, скрылся за троном.

А Иоанн Васильевич, сойдя с трона, в сопровождении охраны и трех бояр проследовал в палату, где, кроме нас, никого не было.

Я быстро раскрыл привезенную сумку, потом начал объяснять и показывать все, что привез с собой.

Бояре и царь с удивлением смотрели на кусок дерева с железкой в моих руках. Я опять поставил микроскоп на стол и капнул на стекло каплю воды, которую попросил принести, чтобы меня не обвинили в том, что я сам изготовил такую воду с чудищами. Навел на резкость и предложил царю взглянуть. Тот, к моему удивлению, не отшатнулся, как Кузьма, а с видимым интересом наблюдал за водными жителями. Еще трое его спутников также внимательно разглядывали «чудовищ» и потом, крестясь, шептали молитвы.