После часа езды по прямой Габриель свернул на проселочную дорогу, более извилистую и ухабистую. Вдоль нее росли кусты. Мы направлялись к Белой горе, получившей свое название из-за снежных шапок, иногда покрывающих ее вершину. Она была видна еще из Венус-Коува — призрачный монолит, выделяющийся на звездном небе.

Все вокруг заволокло туманом. В конце концов Габриель затормозил, и мы вылезли. Мы очутились на крутом серпантине в окружении высоких елей. На их ветках проступили капли росы, в холодном воздухе наше дыхание вырывалось белыми облачками. Почва, усыпанная кусками коры, глушила нашу поступь. Покрытые мхом ветки и усики папоротника задевали лица. Мы углубились в чащу. Кое-где сквозь прорехи в листве проникали лучи луны — эти маленькие прожектора освещали нам путь. Растения тихо шептались между собой, раздавалось шуршание и топот звериных лап. Но никто из нас страха не испытывал. Мы знали, что в горах безопасно — смертные сюда не забредали.

Айви первая скинула куртку. Она стояла, выпрямившись, и светлые волосы водопадом стекали по спине. Ее кожа мерцала. Айви казалась вырезанной из мрамора изящной статуэткой.

— Увидимся наверху, — произнесла она тоном взволнованного ребенка.

На мгновение зажмурившись, сделала глубокий вдох и помчалась вперед, пока не превратилась в расплывчатое пятно. А затем она взлетела: артистично и легко, как лебедь. Тонкие крылья прорвали ткань ее тенниски, и, блестя, точно атласные, понесли ее ввысь.

Я последовала ее примеру. Сперва мы с Айви парили синхронно. Затем начали медленно взмывать, пикировать и, наконец, опустились на соседние ветки ближайшего дерева, глядя на Габриеля. Айви наклонилась и позволила себе упасть, однако крылья прервали свободный полет, и она, вскрикнув, снова устремилась к облакам.

— Чего ты дожидаешься? — крикнула она Габриелю.

Брат еще методично освобождался от одежды и обуви. Стянул майку через голову, крылья развернулись, и элегантный учитель музыки исчез. На его месте стоял величественный небесный воин, кем, собственно, Габриель и был. Именно Габриель много веков назад собственноручно сровнял один город с землей, оставив лишь пепел и камни. Габриель напоминал мне бронзовое изваяние. И стиль его полета отличался от нашего — неторопливый и созерцательный.

Я начала замерзать. Поэтому забила крыльями и бездумно воспарила. Пусть тело действует по собственному усмотрению! Долго сдерживаемая энергия вырвалась на волю. Габриель завис в воздухе, желая удостовериться, что я не потеряла контроль над собой. Айви я смутно различала сквозь туман — она переливалась янтарным светом.

Взаимодействие между нами практически свелось к минимуму. Наступило наше личное время. Это была свобода, отдаленный отголосок той, которую по-настоящему ощущаешь только в Царстве Божьем. Мы стали самими собой, отбросив все человеческое.

Все длилось примерно несколько часов. Габриель издал мелодичный звук, какой музыкант извлекает из гобоя — сигнал спуска.

Мы снова забрались в джип. Я подумала, что вряд ли усну, когда мы вернемся домой — слишком ликующее настроение охватило меня, и потребуются часы, чтобы я успокоилась. Но я ошиблась. Ритмичный ход машины убаюкивал, и я, словно котенок, свернулась на заднем сиденье и задремала.

После памятного обеда мои отношения с Ксавье стали глубже. Нам разрешили проявлять свои чувства, не опасаясь возмездия. Мы часто думали и действовали синхронно, как единое существо, состоящее из двух разных тел. И хотя мы сознательно старались не обосабливаться от окружающих, это мало помогало. Мы честно пытались проводить время с другими людьми, но тогда минуты тянулись просто бесконечно, и мы оба ощущали неестественность такой ситуации.

Ланч мы с Ксавье, как обычно, проводили вместе, сидя за «нашим» столом у стены кафетерия. Порой к нам подходили ученики, приветствовали, шутили, расспрашивали Ксавье об очередном заплыве, но редко кто-нибудь подсаживался к нам. Странно, но никто и не высказывался по нашему поводу. И девушки, и парни держались на почтительном расстоянии. Наверное, они чувствовали, что у нас есть секреты, и были достаточно воспитаны, чтобы не совать нос в чужие дела.

— Ну, все, — заявил Ксавье, упаковывая свои книги.

— Нет, пока ты не закончишь реферат.

— Бет!

— Ты написал три строчки.

— Они тщательно продуманны, — возразил Ксавье. — Дело не в количестве, а в качестве.

— Не хочу быть в ответе за то, что отвлекаю тебя.

— Уже поздно, — фыркнул он. — Ты вообще оказываешь плохое влияние.

— Как ты смеешь! — поддразнила его я. — Я на такое не способна.

— Почему?

— Я, между прочим, воплощение доброты!

Ксавье нахмурился.

— Нужно что-то предпринять, и побыстрей.

— Ага. Что угодно, лишь бы не выполнять домашнее задание!

— У меня впереди целая жизнь. Но как долго я пробуду с тобой?

Наша жизнерадостность мигом испарилась. Обычно мы старались не касаться щекотливой темы — какой смысл, если все равно ничего нельзя изменить?

— Давай не думать об этом.

— Интересно, как? Разве ты можешь спокойно спать по ночам?