— И не надоест тебе, пустомеля, горланить? Ведь только и слышишь — хозяева! Хозяева… Да таким хозяевам дай волю — растрясут по кирпичику все хозяйство… А то — пропьют.

Елизавета Петровна выключила приемник и начала убираться. Запела неожиданно свежим голосом:

Трудную и — что обиднее — довольно бесцветную жизнь прожила Елизавета Петровна. И не случайно ее племянник, сын Кузьмы Петровича Андрей, однажды высказал такие слова:

— Вы, тетя Лиза, просто удивительная женщина! Ну как это можно: прожить полвека среди наших советских людей и… ничего не увидеть? Даже смешно!

Тогда эти слова до слез обидели Елизавету Петровну.

— Смешно?.. Ну, спасибо, племянничек, за открытое слово. Верно ты сказал: да, долгую жизнь прожила твоя смешная тетка на белом свете. А начни вспоминать — вроде и не было ее, той жизни. Словно горох по пыльной дороге рассыпала, дурочка, все свои деньги. А ведь была когда-то… Да хочешь знать, я даже альбом со своими фотографиями в печку сунула — чтобы молодость свою не оплакивать! Нет тяжелее подвига, чем ухаживать за больными, — это и в священном писании сказано, а я, почитай, до тридцати лет по неделе в зеркало не заглядывала. Ведь бабка-то твоя, а наша с Кузьмой мамаша больше шести лет лежала недвижимо, вечный покой страдалице Пелагее! А кроме мамаши два брата несовершеннолетних оказались на моем же девичьем попечении — Кузьма и дядя твой Петр Петрович, — обшей, накорми, обштопай!.. Потом война. И за что на русских людей господь наслал такое испытание! То есть у всех жизнь перекосилась, а уж у меня… Сначала брата старшего сыновей-близнецов нянчить пришлось, поскольку супруга его руки на себя наложила, после того как Петрушу безвинно осудили. А когда Москва в его делах разобралась, сам Петр Петрович прямо из лагерей на фронт отправился добровольно.

— Да, дядя Петр у нас несгибаемый! — уважительно произнес Андрей.

— А мы все, Добродеевы, такие! — обидчиво поправила племянника Елизавета Петровна. — Вот и отца твоего взять: всю войну командовал, да и после войны — разве легкое дело поставить такой дом? Ведь он на каменном фундаменте и железом крыт оцинкованным. Сто лет простоит!

— Еще бы. Наш папуля — товарищ оборотистый… «То соломку тащит в ножках, то пушок во рту несет!» — издевательски, как показалось Елизавете Петровне, пропел Андрей в ответ на похвальные слова его отцу.

Ну что от такого племянника ждать?

И Екатерина… Казалось, всем окрестным девчатам пример: скромная, прилежная, к отцу и тетке ласковая, ко всем старшим уважительная, а поманил какой-то щелкопер кудрявый, и дева понеслась, аж подол раздувается! Да, вещие слова сказал батюшка на последней проповеди: «Без веры в божественное начало человек не злаку животворному подобен, но плевелу!» А разве она во что-нибудь верит, теперешняя молодежь?

Погрузившись в невеселые размышления, Елизавета Петровна и про уборку забыла: наверное, минут пять простояла столбиком посреди комнаты, с напряженным безразличием всматриваясь сквозь распахнутую настежь дверь в разбитую перед ступеньками террасы цветочную клумбу. Поэтому даже вздрогнула, услышав веселый голос Кузьмы Петровича:

— Никак и ты, сестра, о женихе возмечтала?

Елизавета Петровна даже не сразу поняла суть вопроса. Уразумев, вознегодовала:

— Побойся бога, Кузьма!

— А его, болезного, уже и собственные слуги не опасаются. Вон вчера, слышь, отца дьякона опять у чужой супружницы застукали. Во гресех!

— Тьфу! — от возмущения у Елизаветы Петровны даже румянец выступил на блекнущих щеках. — Не-ет, надо уходить от греха. Уж если родной брат повторяет срамные сплетни… Уйду!

— Куда?.. Уж не на Афон ли гору? Там, говорят, из таких, как ты, уповальниц монахи организовали целый монастырский совхоз. Все окрестные санатории снабжают будто бы по сходной цене помидорами да виноградом. То ли не ловкачи! — крепкую материальную базу подвели святые отцы под Христово учение: тебе, господи, шлем все молитвы и дым кадильный, а себе оставляем самую малость — только прибавочную стоимость!

— Владычица, прости заблудшим их великие прегрешения! — Елизавета Петровна переложила тряпку из правой руки и левую и, вознеся взгляд к люстре, перекрестилась.

— А деньги куда прибрала?

Житейский вопрос брата сразу вернул мысли Елизаветы Петровны к земному.

— Какие еще деньги?

— Обыкновенные. Вот здесь на приемнике лежали.

— Не было тут никаких денег.

— Елизавета!.. Лоскутников мне только что принес. Две сотенных.

— Да ты что, Кузьма, бог с тобой: смотри, побелел даже!

Елизавета Петровна суетливо заглянула за приемник, под стол. Затем на короткое время замерла, припоминая.

— Постой, постой: то-то мне послышалось, будто кто-то…

Добродеев тоже подошел к приемнику, резким движением руки смахнул с лакированной поверхности на пол кружевную салфеточку, затем грузно опустился в кресло. Натужно зевнул.

— Неужто украли средь бела дня?.. Украли! — Голос Елизаветы Петровны сорвался на крик. — О господи! Надо в милицию позвонить, пусть сыщика пришлют либо собаку. Он еще далеко не ушел, проклятый!

— Кто?

— Жулик!.. Кузьма, да что ты сидишь, будто неживой!