— Ленка, шевели батонами, а то опоздаешь, в самом деле, — сказал отчим, выходя из туалета под аккомпанемент бурлящего унитаза. Он почесал волосатой, в бледно-синих татуировках, рукой голый живот под майкой-алкашкой и с размаху шлепнулся на старый продавленный диван перед телевизором. Рыгнул.

— О! У нас маньяк появился?

Лену всегда интересовало, чем дядя Коля «взял» мать. Привлекательных черт в его лице не было. У него отвратительно пахло изо рта. Худой, ниже матери. С убойным запахом огуречного лосьона — когда менял майку на дешевый коричневый пиджак. Действительно, чуть симпатичней крокодила. А может, и нет. Лена не интересовалась крокодилами. У нее был Мандинго. И тайна, о которой знала только Аня.

Краситься Лена не стала. По двум причинам. Во-первых, уже не было времени. Во-вторых, Александра Павловна, баба Саша, директор школы, часто дежурила в вестибюле и, поймав накрашенную школьницу, с воплями вела ее в туалет умываться. Александра Павловна преподавала у них алгебру и геометрию и, значит, сегодня утром будет сторожить у входа. Лучше не рисковать.

Лена надела на спину школьный рюкзачок с прицепленными к нему фенечками, погладила кошку Зефиринку, уютно свернувшуюся в старой корзине, и выбежала за дверь. «Пока, мамуля!»

Аня аккуратно складывала в свой рюкзак учебники, тетради — все необходимое для занятий в понедельник. Мама разминала руки за фортепьяно. Бузони, Телеманн, Нейгауз… Занятия в музыкальной школе, где работала Валентина Николаевна Макидон, начинались на час позже, чем в школе, где училась дочь, и Ане каждое утро приходилось слушать одни и те же гаммы и этюды, исполняемые с нарастающей скоростью и громкостью. Каждое утро! Это бесило. Но — «не стреляйте в пианиста. Он играет, как умеет»…

На самое дно, пока мама не видит, Аня положила раковые палочки-сигареты и зажигалку. В боковой карман — пенал с косметикой. Постепенно накопила. В основном натаскала у мамы. Сегодня директриса будет с утра вести у них алгебру, поэтому девочка решила накраситься уже в школе, после первого урока. Так, все. Сигареты и косметика. Главное не забыла. Попугайчика Аня уже покормила. Он легким разноцветным комком перьев бодро прыгал по клетке. Раньше они держали бурундучка, но младший брат Женька как-то нечаянно опустил на него диван. Болван. Аня долго плакала над жалкой лепешкой, оставшейся от домашнего любимца, и папа, тогда еще не уехавший по делам в Узбекистан, пообещал купить ей попугая. Так у них появился Ара. Арик.

Женька сначала пытался научить его кричать: «Помогите! Они превратили меня в попугая!», но Арик категорически отказался повторять эту чушь, и брат вскоре оставил упрямца в покое. Видите ли, неинтересно ему стало! Женька все клянчит у мамы щенка. Мама говорит, что ей с избытком хватает одного дедушки. Тот тоже требует заботы и ухода. Только что шерсти от него нет. Зато исписанных бумаг с каждым днем все больше. Еще не известно, что хуже. Евгений Алексеевич, когда оставил преподавание в университете, взялся писать книгу о своей жизни. И все — пропала квартира. Жизнь-то долгая! Скоро восемьдесят два… Сначала дедушка заполнил своим бумажным мусором одну комнату, а теперь хочет его перенести из своей комнаты в соседнюю. Жалуется, что у него книга уже не помещается. Мама постоянно предлагает вариант с помойкой, но он даже не рассматривает его. Говорит, что пока все нужно. Теперь дедушка совершает хитрые маневры, чтобы добиться разрешения у мамы хранить свои сокровища в гостиной. В общем, если собака все понимает, но ничего не может сказать, то дедушка наоборот: ничего не понимает, зато слов у него…

Пора выходить. Аня всегда по утрам встречается возле дома с Ленкой Куролятиной. Ленка, идя в школу, проходит мимо них, потому что живет немного дальше по Металлургическому проспекту. Дальше от школы, зато ближе к Мухаче. Летом Ленке нужно потратить всего несколько минут, чтобы выйти на берег, на небольшой пляж, где любят отдыхать жители тридцать третьего микрорайона. Летом — это здорово!

Аня внимательно осмотрела себя в зеркало, висевшее в прихожей. Голубые «Левисы», черная майка «Лакост», кроссовки «Пума» — настоящая, не китайская. Высокая, симпатичная девочка. Аня еще раз поправила локоны своих длинных каштановых волос. Ленка, наверно, уже стоит у подъезда… «Чао-какао, люди!»

На самом деле Мандинго звали Сережей. По свидетельству о рождении — Сергеем Джалоновичем Никитиным. Но при взгляде на его темно-коричневое лицо, нездешние, очень курчавые волосы, фиолетовые белки глаз (глупо, да? белки, а фиолетовые!), большой толстогубый рот, постоянно сложенный в чуть смущенную улыбку, у самого толерантного человека не повернулся бы язык назвать его Никитиным. Мандинго — он и есть Мандинго. Западноафриканский след в уральском Мухачинске.

Увидев Лену, он сверкнул белозубой улыбкой и отклеился от ободранной стены с намалеванным фанатами «Мухачинск рулит!»

— Хай!

— Привет!

Лена в ответ тоже улыбнулась пацану. Мандинго, размахивая руками, пристроился к ее быстрому шагу. Мелькнул белый бинт на темной коже.

— Что с рукой? — спросила Лена, взглянув на спутника. Тот погладил повязку.

— Прикинь, мать попросила открыть консервы. Нож сорвался и порезал кисть.

Мандинго вздохнул и огорченно пробурчал:

— Такой кал…

— Ну ты жжешь, — с сочувствием заметила Лена.

Солнце уже начинало прогревать прохладный воздух. День обещал случиться погожим. Таким погожим, что пара невзрачных облачков в голубом небе казалась совершенно неуместной. Хотелось жить и дышать полной грудью. Над всей Испанией безоблачное небо… Только со стороны металлургического завода, как обычно, тянуло какой-то дрянью. Из-за нее дышать полной грудью не стоило. Ложка дегтя…