С минуту молодые люди рассматривали странную находку. С одного края треух оказался рассечен наискось, отвернувшаяся изнанка меха в этом месте была красно-бурого, отдающего в ржавчину цвета.

— С затылка его рубанули, — задумчиво промолвил Максим.

— Кого? Кто рубанул? — изумилась Фрося.

— Кого — неведомо. Киргизская шапка… А «работа» казачья — шашкой рубанули. Вот кровь-то запеклась. Значит, его сюда мотанули — в озеро.

Фрося побледнела, испуганно обернулась к воде. Солнце еще ярко светило над степным озером. Стеклянно поблескивая, перекатывались синие волны, раскачивая далеко забредшие в воду редкие камышинки, плескали в накрененную корму лодки. Что-то невидимое перемещалось и в воздухе, отчего заросли тростника у берега то и дело начинали громко шептаться.

— Нестор, — позвала Фрося, озираясь кругом, но его нигде не было видно. — Не-ес-то-ор! — звонко закричала она.

— Ну, чего ты переполохнулась! — ласково пожурил ее Антошка. — Сейчас по всей Расее друг дружку убивают и в бою и из-за угла. У нас-то пока еще тихо. Лиха беда — одного убили!

— Максим сказал: в озеро бросили! А вы тут рыбу… Могли и мертвеца выловить.

— Вот чудная. Да в любой речке может утопленник быть, разве от этого живая рыба опоганится? Она, поди, во все стороны в тот момент брызнула! Вон сколько воды… Но правду, видно, говорят: в тихом озере… Нет, я в станице всю жизнь торчать не стану!..

— Куда же денешься? — спросила Фрося, ища Нестора беспокойным взглядом.

— Уйду от казаков. Я их, погромщиков, ненавижу! — вдруг прорываясь ожесточением, бросил Антон, не стесняясь батрака Максима, который с явным одобрением слушал его.

Фрося отшатнулась, замахала на него маленькими руками, страшась разворошить боль в душе.

— Господи, где же Нестор? — И, побежав навстречу мужу, вышедшему из-за косогора, с разбегу повисла на его шее. — Где запропал, родненький мой?

Он посмотрел странно пустым взглядом, не замечая ее необычной бледности, неподатливо-своенравным движением вывернулся из сомкнутых рук.

— Несенька! — растерянно вскрикнула Фрося. — Что с тобой? Ты ли это?

Он не ответил, шагая вдоль ерика, заросшего саблевидными листьями рогоза. Заостренные стебли, навылет пронзившие коричнево-бархатные початки, торчали как пики, будто здесь, среди чуждой сейчас Фросе природы, затаилось казачье войско.

— Почему молчишь? Чем я тебя прогневала?

Нестор опять не ответил, и она заплакала навзрыд.

Это сразу обезоружило его, пронзив раскаянием и жалостью, напомнив о ее слезах в подвенечном уборе. Такая нежная, такая чистая, а он поддался вздорным подозрениям!

— Не надо! Я совсем не хотел обидеть тебя…

Слезы еще сильнее потекли по лицу юной женщины:

— Я не в обиде, а испугалась, подумала…

— Что подумала? — Прижав Фросю к груди, Нестор концом полушалка вытер ее щеки. — Чего испугалась, моя хорошая?

— Мне показалось… будто ты ума лишился.

Совсем пристыженный, Нестор даже не посмел признаться в том, какая лихоманка его обуяла, а только любовался на свое вновь обретенное сокровище. Примирение было таким радостным, что обоим не хотелось вспоминать о нечаянной размолвке.

Готовый на все, чтобы развлечь, успокоить жену, которой на днях исполнилось шестнадцать лет, Нестор сказал:

— Поедем в Оренбург. Повидаешься с матерью. Придем в Нахаловку днем, когда отец и братья на работе, вот и поговорите. Она-то не прогонит нас?

А Максим с Антошкой спорили у костра о том, где лучше рыба.

— Вкуснее илекской нигде нет, — говорил Антон.

— Зато у нас в Урале сомы попадаются по пяти пудов, сазаны по двадцати фунтов. А ниже Уральска осетры, севрюги, белуги! — вспоминал Максим, уроженец Илекского городка, на устье Илека, где была граница владений Уральского и Оренбургского казачьих войск. — Лучше наших-то мест поискать. У вас тут скот — богатство, а у нас — рыба. С тех пор как повелось яицкое казачество, перегорожена река Урал возле города Уральска. Осетры и белуга нерестятся ниже той изгороди, и все это рыболовство в руках уральцев. Весной, летом и осенью — сетями, зимой — багренье. Подбагривали казаки иной раз осетров пудов по восемь, а белуги попадаются и по тридцать.

— Значит, зря говорится: «Кто охотится и удит, у того ничего не будет!» — поддразнил Антошка.

— Это про тех, кто с удочками. Но и на богатом лове, бывает, не повезет. У меня папаня были горячий. Не дождавшись команды во время багрения, вырвались вперед из ряда, и атаман ловли приказал порубить у них снасти и сбрую. А папаня со стыда стали пить горькую, и начало наше хозяйство рушиться…

Домой собрались засветло, с тем чтобы по пути заехать на делянки посмотреть, как идет работа, и оставить батракам свежей рыбы.