— Какая это улица, барышня? — спросил ближний из конников, перегибаясь в седле и присматриваясь к тонкой фигурке с черной косой на светлой кофточке.

— Называют Первой улицей, а так просто — Нахаловка.

— А вас как зовут? — Он почти перевесился через плетень, разглядел в полутьме большеглазое девичье лицо и вдруг, как большая птица, перемахнул во дворик прямо с седла.

Пугливо заслоняясь охапкой хвороста, Фрося отступила от него, но он положил ладони на ее озябшие руки и, сжимая их, сказал радостно, не обращая внимания на шутки спутников:

— Наконец-то я нашел тебя, Фросенька!

— Уходите… Я вас не знаю.

— Разве забыла? На масленой… в Форштадте. Но почему так легко одета? Ты простудишься.

— Уходите! Уходите, — твердила Фрося, потрясенная неожиданной встречей. — Ради бога, не срамите меня.

Позади них стукнула, со скрипом открылась дверь. В слабо освещенном прямоугольнике встал Митя, пригнувшись под притолокой.

— Где ты запропала? Кто это с тобой?

— Хорунжий Нестор Шеломинцев! А вы кто?

— Я Фросин брат, — с юношеской доверчивостью ответил Митя, которому и в голову не пришло заподозрить в чем-нибудь сестренку.

На шум голосов выглянул на улицу Харитон.

— Ваше благородие! — иронически обратился он, увидя офицерскую кокарду на папахе казака и группу всадников за воротами. — Зачем пожаловали к нам? Не насчет ли обыска спохватились? Царской милостью мы уже взысканы предовольно: все углы обшарены. Фрося, чего ты зябнешь, дурочка? Айда домой.

— Почему вы со мной так разговариваете?

— Как еще прикажете? Нашли время по чужим дворам шастать!

Нестор шагнул к Фросе, но замедлил, боясь повредить ей:

— Мы дорогу спрашивали. Заблудились в вашей Нахаловке…

— Это другое дело. Куда вам? К лагерям юнкерского казачьего училища? Левее надо. Айда покажу. — И Харитон как был без шапки и ватника, пошел к воротам, оттесняя к ним Нестора.

Фрося разожгла под таганком костерчик, поставила котелок с водой и в изнеможении присела возле печи, уронив на колени ноющие руки.

«Крепко я дровишки держала! — удивленно подумала она, потрогав саднящие царапины на коже. — С испуга ухватилась: Нестор-то словно с неба свалился. Что, если бы папаня в эту минуту возвернулся?! — Фрося вздрогнула от внутреннего холода, представив такую возможность, съежилась в комочек. — Ладно, Харитон выпроводил казаков! Не надо встречаться, не надо!»

Но вспомнила, как лихо перемахнул Нестор через забор, и сердце заболело сильнее, чем ссадины на руках.

«Смело он с Харитоном разговаривал и ведь назвал себя: Нестор Шеломинцев. Видно, не хотелось ему уходить! — Фрося неожиданно рассмеялась, затаенно, радостно. — Все равно буду думать о нем. Пусть ругают, пусть со двора прогонят».

Огонь на шестке облизывал желтыми языками черный от копоти котелок с водой. Озаренное мерцавшим светом лицо девушки цвело молодым весельем впервые разбуженного счастливого чувства. Как в землянке Туранина после грозного окрика отца, она сжала ладонями щеки, но теперь совсем по-иному, будто собиралась запеть или, вскочив, закружиться в бешеной пляске.

Братья, не придавшие значения тому, что их сестренка разговаривала во дворе с проезжим казаком, были заняты своим делом. Родители задержались у Тураниных, и этот ябеда Пашка… Только что Фросе хотелось умереть, провалиться сквозь землю, и вдруг, словно ветром вольным подхваченная, взлетела душа, освобожденная от всех страхов и сомнений.

Проснулся дедушка Арефий, свесил с полатей седую голову с серебряным клином бороды:

— Никак, вы чаевать собрались?

— Слезай, деда! Я тебе саечку свежую купил, — поспешил порадовать старика Митя.

Наскоблив ножом крошек от плитки чая, Фрося бросила их в котелок, бурлящий на тагане, потом стала собирать на стол: достала из шкафчика единственную фарфоровую чашку, эмалированные кружки, стеклянную вазочку с мелко-мелко наколотым сахаром. Нарезая пшеничный хлеб, вздохнула, пожалев о кругликах, и принесла из сеней кусок сала:

— Пировать так пировать!

— Правильно, мировое событие произошло — не грех и чаю выпить! — задорно отозвался Харитон. — Теперь жизнь должна взыграть по-новому, по-хорошему. Власть Советам — пролетариям дорогу. Старые порядки побоку.

Митя улыбнулся спокойно и ласково, блестя такими же, как у Фроси, черными глазами:

— Не просто все переиначить! Были мы вчера с ребятами еще на одном митинге в цирке Камухина. Там ораторов выступала тьма-тьмущая. Насчет будущей жизни толковали. По всей видимости, интеллигенты в союзе с буржуями страной управлять будут. А нам, рабочим, придется прежде культурой овладевать.