А теперь она едет по этому городу, да не куда-нибудь, но в Тюильри, где заседает Конвент. Если ей посчастливится, она увидит — ну хотя бы издалека! — кого-нибудь из тех людей, что вершат судьбы нации. И ее судьбу, судьбы Либертины, бывшей Катрин Леконт, которой по счастливому совпадению предстоит сыграть Гения Юности. Интересно, что ей придется делать в этой роли? Неужели просто стоять болванчиком в живописной позе?..

Поворот, плывущие мимо здания — большие, замкнутые в себе, с заколоченными изнутри окнами, скалящиеся осколками стекла в рамах. Со следами копоти на мраморе и с размашистыми надписями краской на стенах. Площадь, огромные ворота, которые никуда не ведут, и вздыбившиеся каменные кони поверх изгиба арки.

— Приехали, гражданка. Тюильри, — кучер указал на знакомое Либертине здание. Желтые стены, белые колонны, темно-зеленый купол в отдалении, черные с золотом прутья решетки. Когда Либертина вылезла из фиакра, и, перегнувшись под тяжестью кофра на один бок, подошла поближе, она разглядела, что к прутьям кое-где прикручены трехцветные розетки и увядшие цветы. А еще — исписанные листы бумаги, просто наколотые с размаху на чугунные копья.

Большие ажурные ворота, с которых доселе не сбили изображения золотых королевских лилий, стояли приоткрытыми, подле них скучали караульные.

— Мне нужен Павильон Дружбы… — робко заикнулась Либертина, переминаясь с ноги на ногу, в точности бедная родственница у дверей дома знатной родни. — Где готовятся к шествию…

— Актерка? — добродушно спросил кто-то из гвардейцев. — Так тебе не сюда. Налево, пока забор не кончится. Там калитка, пройдешь через сад и сама увидишь.

— Спасибо, гражданин, — Либертина поудобнее перехватила свой кофр и поплелась вдоль чугунной ограды, искать неведомую калитку. Мимо проплывали чугунные завитки, гранитные колонны и чуть облупившаяся золотисто-кремовая стена дворца, потом в решетке и в самом деле обнаружилась небольшая калитка, а за ней — липовая аллея. Под ногами хрустели опавшие листья, приближалась цель ее путешествия, и тут Либертина невесть почему струхнула. Может, вчерашнее было сказано не всерьез? Гражданин Фабр пошутил, никто ее не ждет, и никаким Гением ей не быть…

Из-за деревьев выплыл павильон дворца Тюильри — отдельно расположенный одноэтажный флигель с огромными, закругленными поверху окнами. На когда-то идеально выровненной и засыпанной песком, а теперь перепаханной колесами и ногами грязной площадке столпились несколько груженых досками огромных фур, в каких обычно перевозят мебель. Высокие двустворчатые двери стояли нараспашку, туда-сюда ходили и громко перекликались грузчики. Под шумок Либертина отважно юркнула внутрь и остановилась в удивлении. Ее тут же толкнули в спину и рявкнули, чтобы не мешалась под ногами. Танцовщица шарахнулась в сторону, заехав себе углом кофра по ноге и зацепив край платья.

Просторный, залитый солнечный светом танцевальный зал дрожал от частого стука молотков и хора бессловесно распевающихся голосов, выводивших одну ноту за другой, все выше и выше — в веселую какофонию органично вплетался топот ног, грохот сваливаемых на наборный паркет досок и еле различимая нежная мелодия клавесина. В дальней части зала громоздилось угловатое сооружение, уходившее под высоченный потолок и наполовину обшитое досками. Как Либертина не приглядывалась, она так и не поняла, что же в итоге призвана изображать и символизировать сия махина. К тому же груде досок предстояло двигаться — иначе зачем к ней приделаны здоровенные колеса?

Мимо Либертины прорысила стайка галдящих девчонок и мальчишек, старательно взмахивавших трехцветными ленточками. Старший над кавалерией сбился с такта и сурово окликнул глазевшую танцовщицу:

— Гражданка, тебе чего тут надобно?

— Гражданина Фабра, он…

— Туда! — мальчишка махнул зажатым в кулаке пучком лент за рукотворную гору. — Вон, ширма в углу. Он за ней сидит.

Стараясь никому не попадаться под ноги, Либертина двинулась в обход зала, поражаясь царившей сумятице. Одновременно в разных концах зала репетировалось несколько номеров, упражнялся хор и танцоры, грохотали молотками и азартно переругивались рабочие — удивительно, как в этом гаме люди еще умудрялись слышать друг друга?

За китайской ширмой с бескрылыми усатыми драконами прятались здоровенный стол, заваленный бумагами, несколько стульев, диванчик и клавесин с облупившимся перламутром. В этом уголке спокойствия расположилась черноволосая девушка, годами немногим старше самой Либертины, и старательно скрипела пером по бумаге. Заметив гостью, девица, не прерывая своего занятия и не поднимая взгляда, буркнула:

— К Фабру? Садись вон туда и не мешай. Он меня прибьет, если к его возвращению не будет готово.

Либертина плюхнулась на продавленный диванчик, украдкой разглядывая деловитую барышню. И с сожалением признавая: незнакомка весьма хороша собой. Только носик подкачал — длинноват, да еще и с заметной горбинкой. Зато — новомодное платьице с трехцветной каймой, кружевная косынка и иссиня-черная коса с вплетенной белой ленточкой. Интересно, кто она — очередная подруга Шиповника?

Девица исписала лист, несколько раз с усилием сжала и разжала пальцы, и только взялась за следующий, как за ширму влетел живой вихрь, рявкнувший: