Была и другая причина нашей будущей ссылки на Лемнос. Врангель и атаман Богаевский ее угадывали нюхом. На безжизненном острове, отрезанные от мира и влияния вождей, многие казаки скорее согласятся на возвращение в Россию. Французы понимали, что среди врангелевцев есть немало такого элемента который выехал из Крыма зря и которому на родине не угрожает никакая опасность. Знали они и о том, что есть такие группы, которые сами добиваются отправки в Россию. Поэтому они предполагали в январе снарядить пароход и кликнуть среди эмигрантов клич: кто на родину?

Врангель ничего так не боялся, как репатриации. Особенно беспокоила его возможность отъезда казаков, детей народа. Это наносило страшный удар белому стану, который всегда ссылался на то, что народ идет за ним, а не за большевиками. Чувствуя ложь этого утверждения, белый вождь принимал все меры к тому, чтобы не допускать как агитации за возвращение в Россию, так и опроса французами его воинов для записи желающих вернуться на родину. Боязнь конфуза перед «демократической» Европой, равно как и нежелание утратить пушечное мясо, годное на случай новых авантюр, побудили Врангеля и его лакеев, казачьих атаманов, еще с декабря 1920 г. начать ту ожесточенную борьбу против возвращенческого движения, которая в 1922 году приняла характер физического истребления более активных работников по репатриации.

Вождь был слишком умен, чтобы не видеть, что в таких условиях, в которые его войска поставлены в проливах, от его армии скоро не останется и следа. Те, кого не прикончат тиф и другие болезни, все равно разбегутся сами. Чтобы хоть как-нибудь помазать людей по губам, он приказал выдать к Рождеству крошечную подачку — по одной лире на казака и по две на офицера. Высшему командному составу (строевому), начдивам, комбригам, комполкам, а равно начальникам штабов он назначил довольно приличное жалованье, командирам же корпусов (ген. Кутепов, Абрамов и Фостиков) по 200 лир в месяц. От войск эти оклады скрыли.

Начальствующие лица теперь, разумеется, из кожи лезли, чтобы «сохранить армию». Для них это был шкурный вопрос, так как с распылением людей они оставались у пустого корыта. Но все их старания все равно не могли привести к чему-либо путному, если войска останутся в тех же условиях, в какие их поставили французы.

Вождь стал зондировать почву в балканских государствах.

Отставной Донской атаман Краснов еще кряду после новороссийской катастрофы начал проповедывать о том, что прежде чем начинать новую гражданскую войну, южно-русскую армию надо водворить в балканские государства, перевоспитать в строго монархическом духе, одеть, подкормить и лишь тогда пустить ее на «святое дело».

В то время, как французы стали подумывать о распылении «русской» армии, Врангель мечтал о таком расселении своих солдат в Сербии, Болгарии, Греции или Румынии, где они могли бы получить казенную работу, а он — правительственную поддержку для удержания их в тисках строжайшей дисциплины. Ген.

Шатилов, начальник врангелевского штаба, отправился в эти страны и завел переговоры с их правительствами о тех условиях, на которых они могут дать пристанище кадрам «русской» армии. Переговоры шли медленно, а французы спешили избавиться от лишних ртов. Отправка парохода в Россию у них была очередным вопросом дня.

Заработал Донской атаман, заработали информаторы.

Ген. Богаевский благополучно прибыл к берегам Турции, как некогда к берегам Крыма, и, располагая не малыми средствами, обосновался в Константинополе, на улице Тарла-Баши, в доме № 48. Когда Донской Круг, все еще подававший признаки жизни, попытался учредить контроль над его хозяйничаньем вывезенным казенным добром, атаман вместе с Врангелем убедили оккупационные власти в том, что это чисто большевистское учреждение и небезопасно для порядка в Константинополе. Французы сейчас же выслали Круг в Болгарию, в глухой городишко Мессемврию.

Атаман остался полным хозяином донских ценностей, особенно пресловутой мамонтовской добычи, на которую точили зубы не одни члены Круга. Группа донских коннозаводчиков, Кульгавовы и др., предъявила к атаману иск, требуя уплаты за поставленных ими еще в 1919 году лошадей для Донской армии, и просили русский суд обеспечить их иск наложением ареста на донское казенное имущество. Суд не уважил этого ходатайства казачьих Мининых. Тогда они обратились к французам. Но и тут не выгорело, хотя впоследствии оккупационные власти несколько раз производили у атамана обыск, ища ценности, только не для коннозаводчиков, а для себя.

Богаевского по-прежнему окружали «министры» вроде Скачкова, целая свита генералов и адъютантов, не говоря уже о штате прислуги. Атаман всех их кормил и пригревал.

Как глава «демократического государства», староста казаков землеробов, он то и дело перехватывал громадные суммы от американских и европейских благотворителей на «устройство беженцев». С ним считались. Его везде принимали даже охотнее, чем одиозного Врангеля. Но этот тупейший, бездарнейший человек по-прежнему продолжал состоять на побегушках у Врангеля, мечтать о восстановлении той России, где ему будет уготована должность генерал-адъютанта его величества, и расходовать казенные деньги на все, что угодно, только не на улучшение быта лагерных сидельцев.