В «Путеводителе по Уэльсу», купленном в букинистической лавке на Чаринг-Кросс-роуд, Саутпорт описывался как провинциальный ярмарочный городок «в окружении пышного великолепия холмистых гряд, лесов и лугов». У меня было полчаса на пересадку, так что я решил пройтись по улицам. Десяти минут мне хватило. Какими бы уж прелестями он ни обладал в 1900 году (дата выпуска «Путеводителя»), сейчас это типичный промышленный город: на горизонте — силуэты подъемных кранов, и поезда и корабли возвещают о себе оглушительными гудками. Я выпил двойного виски в отеле напротив вокзала — моральной поддержки ради: кто знает, не ждет ли меня сходное разочарование в Кайрлеоне? Но даже это не смягчило впечатления от унылого, осовремененного городишки, в котором я оказался час спустя, по завершении недолгой поездки через предместья Саутпорта. Над округой главенствовала чудовищная громадина из красного кирпича; я предположил в ней психиатрическую больницу — и не ошибся. А честертоновский «бурноропщущий Уск» [12] явился моему взгляду мутным и грязным потоком, что под дождем, ливмя лившим с грифельно-серого неба, смотрелся еще более невыигрышно.

В половине четвертого я зарегистрировался в непритязательной гостинице без центрального отопления, оглядел цветастые обои у себя в спальне — хоть один реликт 1900 года! — и решил прогуляться под дождем.

Пройдя по главной улице ярдов сто, я обнаружил гараж с написанным от руки объявлением: «Прокат автомобилей». Какой-то коротышка в очках сосредоточенно копался в моторе. Я спросил, нельзя ли нанять шофера.

— Конечно можно, сэр.

— На сегодня?

— Как скажете, сэр. Куда ехать?

— Да просто на окрестности полюбоваться.

Коротышка недоверчиво воззрился на меня.

— А вы, часом, не турист, сэр?

— Ну, наверное, можно сказать и так.

— Одну минуточку, сэр, — я сей же миг вернусь.

Он поспешно вытер руки: по всему было видно, что свой счастливый шанс он упускать не собирался. Не прошло и пяти минут, как он уже ждал меня на пороге, в шоферской тужурке по моде 1920-х годов и при машине примерно того же периода. Фары и то вибрировали под стук мотора.

— Куда?

— Да все равно. Куда-нибудь на север — в сторону Монмута.

Съежившись на заднем сиденье, я созерцал дождь и ощущал, как неумолимо подкрадывается простуда. Но спустя минут десять машина прогрелась, а пейзаж изрядно улучшился. Невзирая на всю модернизацию и октябрьскую морось, долина реки Уск покоряла красотой. Пронзительной яркостью зелень полей затмевала даже Виргинию. Вздымались леса — тенистые и таинственные, в точности как описывал Мейчен, а пейзаж казался чересчур живописным для настоящего — ни дать ни взять одно из грандиозных романтических полотен Ашера Дюрана. [13] А на севере и северо-востоке высились горы — смутно различимые в облачной дымке; и в памяти моей оживали ландшафты из мейченовских «Белых людей» и «Черной печати». Мистер Ивенс, мой водитель, тактично молчал, давая мне сполна насладиться окружающей красотой.

Я спросил водителя, доводилось ли ему встречаться с Мейченом, но мне пришлось продиктовать имя по буквам, прежде чем мистер Ивенс сумел его опознать. Похоже, в родном городе Мейчена напрочь позабыли.

— Вы, сэр, никак его изучаете?

Водитель употребил слово «изучаете», как если бы речь шла о некоем эзотерическом ритуале. Я признался, что да; по правде сказать, я слегка преувеличил и сказал, что подумываю написать о Мейчене книгу. Это водителя заинтересовало: как бы он ни относился к мертвым писателям, к живым он питал глубокое уважение. Я поведал ему, что местом действия в нескольких рассказах Мейчена стали те самые пустынные холмы впереди, и небрежно добавил:

— Мне очень бы хотелось выяснить происхождение легенд, что Мейчен использовал в своих сочинениях. Я практически уверен, что он не сам их придумал. Вы, часом, никого тут не знаете, кто был бы в этом сведущ, — может, местный священник?

— Нет-нет, только не священник — ему-то откуда легенды знать? — Прозвучало это так, словно легенды — порождение самого что ни на есть махрового язычества.

— А никто другой вам на ум не приходит?

— Дайте подумать. Ну есть, конечно, полковник — если только найти к нему подход. Полковник — человек со странностями, что правда, то правда. Если вы ему не придетесь по душе, так только время попусту потратите.

Я попытался разузнать об этом полковнике больше — уж не собиратель ли он древностей? — но Ивенс отвечал по-кельтски уклончиво. Я сменил тему, заговорил о пейзажах, и на меня обрушился поток информации, не иссякавший до самого возвращения в Мелинкурт. По подсказке мистера Ивенса мы доехали на север до самого Раглана, затем свернули на запад и покатили назад, так, что справа остались Черные горы: вблизи они смотрелись еще более мрачно и грозно, нежели из зеленых низин в окрестностях Мелинкурта. В Понтипуле я попросил остановиться и купил книгу о римских развалинах в Мелинкурте и подержанное издание Гиральда Камбрийского, валлийского историка и географа, современника Роджера Бэкона.

Тарифы мистера Ивенса на заказ такси оказались на диво умеренными, и я согласился нанять его на весь день, как только погода наладится. По возвращении в отель, потягивая напиток под названием грог (смесь темного рома, горячей воды, лимонного сока и сахара), я полистал лондонские газеты и осторожно навел справки о полковнике. Подход мой себя не оправдал — валлийцы чужаков не жалуют, — так что я воспользовался телефонным справочником. Полковник Лайонел Эрхарт, особняк «Пастбища», Мелинкурт. Взбодренный грогом, я вышел на холод в телефонную будку и набрал его номер. Женский голос с едва уловимым валлийским акцентом сообщил, что полковник вышел, и тут же предположил, что, может, он и дома — она пойдет посмотрит. Прождал я долго, и вот наконец в трубку рявкнул резкий голос с характерными интонациями британца-аристократа: