— Вот коз-зел, — под нос себе буркнул Филиппов.

— А ты мандраж свой брось. Брось! — жестко прикрикнул на нервического подельника Николаич.

Он долго смотрел в глазок, после чего бесшумно вышел из квартиры и нырнул на лестницу. Оказавшись на девятом этаже, безмятежно засвистел, открывая квартиру Мясоедовых ключом, вынутым из барсетки. Вдруг засмеялся, приветливо помахал закрытой соседней двери, стал расшаркиваться перед ее глазком:

— Здравствуйте, Тамара Петровна, так держать! Бдительность превыше всего! — И он, хохоча, вошел в квартиру, а из-за двери, перед которой он только что гримасничал, показалась седая всклокоченная голова. Старуха неодобрительно пошамкала и скрылась за своим дерматиновым укреплением.

Архив «Новостей» одного из ведущих российских телеканалов занимал огромную светлую комнату, уставленную железными стеллажами с коробками часовых видеокассет «Бетакам». Полновластная хозяйка этой информационной сокровищницы, Ирина Молева, сидя за компьютером, нервно щелкала мышкой. Она искала прошлогодний репортаж о награждении президентом выдающихся соотечественников. Сегодня скончался популярный народный артист, и в посвященный ему сюжет требовалось непременно вставить кусок о его награждении, которое выглядело «очень тепло и мило». Но ни одно из ключевых слов не выдавало правильного номера кассеты. До эфира оставалось двенадцать минут, а фраза «его искренними поклонниками были и простые зрители, и сильные мира сего, что и двадцать лет назад, и в наше время отмечали наградами выдающиеся заслуги мастера в искусстве», не была закрыта «картинкой». Со стародавним Горбачевым новопреставленного нашли, а со свежим Медведевым — нет! Хоть тресни!

— Таня! Ищи на ноль триста тридцать пять Ка. Тайм-код — семнадцать двенадцать. Там, видимо, еще какое-то вручение! — крикнула разрумянившаяся щекастая Ирина кому-то в глубине архива.

— Вот кто мог назвать: «Медведев: промышленники, искусство»?! Это что — встреча? В Кремле? О чем вообще речь?! — Молева, потрясая полной рукой с акриловыми ногтями, обращалась к сидящей рядом с ней женщине. Пышногривая блондинка в норковой шубке, стреляющая внимательными глазами по сторонам, полностью разделила негодование архивистки, закивав согласно головой: Юлия Шатова с энтузиазмом исполняла задание прихворнувшего шефа.

— Да! То, что надо! — раздался молодой женский голос из недр архива и за ним — удаляющийся топот каблучков: Иринина помощница помчалась в монтажную, где «клеили» репортаж.

Молева в изнеможении откинулась на кресле:

— И так почти каждый раз, представляете? Что-то у нас, конечно, есть в электронном виде — и тогда искать проще. А что-то хранится по старинке, на кассетах. Даже такие важные съемки! Бардак, одним словом.

Следовательша сочувственно покивала:

— Да, нервная работенка.

— В новостях, я считаю, вообще год за три нужно засчитывать! Вы курите? — Ирина поднялась, заслонив от собеседницы кустодиевской грудью календарь на стене.

Люша виновато улыбнулась:

— Не выношу сигаретного дыма, уж простите, Ирина.

Шатова могла за компанию постоять с Молевой, но предположила, что в курилке толчется уйма народу и никакого откровенного разговора не получится. Загорайло, отлеживающийся дома после приступа, дал помощнице указание втереться в доверие к лучшей подруге Михайловой и расспросить ее об отношениях покойной с Набросовым и их возможных коммерческих тайнах. По мысли Влада, следовало давить на дружеское расположение Ирины к Виктории во имя восстановления истины и справедливости.

— Ну ладно, давайте ваши вопросы, пока никого нет, — плюхнулась в кресло Молева.

— Насколько мне известно, Виктория занималась рекламой под началом коммерческого директора вашего канала Набросова Михаила Михайловича года три? — Получив одобрительный кивок от телевизионщицы, Люша продолжила:

— В силу занимаемой должности она обладала закрытой, возможно, негативной информацией относительно деятельности своего ведомства и шефа?

— Это уж к гадалке не ходи! Викуська никогда не посвящала меня в «эту грязь». Это ее слова. Конечно, никто вам ничего не расскажет и документов не покажет. Смешно и рассчитывать. Но вот в чем я уверена абсолютно — нет, железобетонно! — Молева шлепнула пышной ладошкой по столу: — Никогда Бассет не сделал бы ей ничего плохого. Да он руку и сердце ей предлагал! Можете себе представить?! — Ирина торжествующе выпалила в лицо Люше это откровение и ждала бурной реакции, словно женитьба двух коллег оказывалась равносильной бракосочетанию Михайловой с Бараком Обамой.

— Нет, вы не понимаете! Дело не в Толе — этом вечном Викином младенце. Дело в Набросове. Он женат на родной сестре… — И Ирина шепотом назвала фамилию одного из самых богатых людей России.

Вот здесь Люша прониклась экспрессией Молевой. Развод Бассета сказался бы на его карьере плачевно: брат гипотетической брошенки владел бо'льшей частью акций здешнего канала.

Подружка Михайловой удовлетворилась реакцией сыщицы и продолжила:

— Викуська не была ангелом во плоти, но и сучкой расчетливой тоже не являлась. Она принимала с прохладцей ухаживания Бассета, но когда дело приняло скандальный оборот — жена Набросова чуть не покончила с собой, — Виктория просто уволилась. В никуда. С ее-то зарплатой и положением!

— А Набросов или его жена не могли мстить Виктории? — Люша скинула шубу, пристроила ее на спинку стула и уселась нога на ногу, подавшись к свидетельнице. Молева оценивающим взглядом прошлась по обтянутой брючным костюмчиком фигуре Шатовой и заскучала.

При кажущейся эфемерности дознавательша выглядела дамой «приятной во всех отношениях»: с пышным бюстом и округлыми бедрами.

— Во-первых, скандалы — лишнее внимание, а гибель Михайловой — это, конечно, скандал — не в их интересах. Такими состояниями и должностями не шутят. Во-вторых, повторяю, — Молева снова хлопнула по-учительски ладонью по столешнице, — Михал Михалыч действительно полюбил Викуську. Прямо-таки христианской любовью. Судя по тому, что мне рассказывала Вика.