Ступени давно кончились, они поднялись до верхней террасы с цветами, и Майкл заметил в некотором отдалении деревянный сарай — достаточно высокий, чтобы в нем можно было стоять в полный рост и площадью примерно пять на восемь футов. Ему сразу подумалось, что сарайчик вполне сгодится для работы, и он поднял ржавый крючок на двери, чтобы заглянуть внутрь. В сарае было два окна и места вполне хватало, чтобы поставить стол, стул и керосиновую печку, и он тут же ощутил сладость писательских бдений: в полном одиночестве все дни, во все времена года водить по бумаге карандашом — снова и снова, пока слова и строки не выстроятся в правильном порядке как будто бы по собственному почину.

— Да это всего лишь сарайчик для насоса, — сказала Энн Блейк. — Этим вам заниматься не придется; за насосом следит надежный человек из соседней деревни. Пройдемте в ту сторону, я покажу вам общежитие.

Много лет назад, рассказывала она, с трудом переводя дух, потому что одновременно идти и говорить ей было трудно, — много лет назад они с мужем основали театр в Тонапаке.

— Быть может, вы заметили вывеску перед въездом? На другой стороне дороги?

В свое время этот летний театр гремел на весь штат, но славу в наши дни сохранить не так просто. Последние пять-шесть лет она сдавала театр всяким задрипанным продюсерским группам, состоявшим по большей части из фрилансеров, и теперь ей было такое облегчение, что больше не надо было нести за все это ответственность, но порой она все-таки скучала по тому, как все было заведено раньше.

— Сейчас увидите общежитие, — сказала она, когда из-за деревьев показалось длиннющее, местами отштукатуренное деревянное здание. — Мы его выстроили, чтобы актерам и театральному персоналу было где жить летом, тут же мы их и кормили. Мы нанимали замечательного повара из Нью-Йорка и отличную горничную, или домоправительницу, как она предпочитала себя называть, и у нас — Бен!

Из-за угла медленно выворачивал высокий пожилой мужчина с тачкой кирпичей. Он остановился, опустил тачку на землю и приложил руку ко лбу, прикрывая глаза от солнца. Он был голый до пояса — вся его одежда ограничивалась короткими шортами цвета хаки, прочными рабочими ботинками, которые он носил без носков, и голубой банданой, туго повязанной над самыми бровями. Когда он понял, что его собираются представить каким-то незнакомцам, у него по лицу разлилось выражение довольного предвкушения.

— Это Бен Дуэйн, — объявила Энн Блейк и на миг замялась в тщетной попытке припомнить фамилию Дэвенпортов. — Эти милые люди приехали взглянуть на гостевой дом, Бен, и я показываю им, что у нас тут есть.

— Ах да, гостевой домик, — сказал он. — Что ж, замечательно. Но мне все-таки кажется, что по-настоящему ценным для вас здесь будет само место — простор, трава, деревья, тишина.

— Собственно, об этом я им и рассказываю, — проговорила она и взглянула на Дэвенпортов, чтобы они подтвердили ее слова. — Правда ведь?

— Мы здесь живем вдали от мира, как видите, — продолжал Бен Дуэйн, рассеянно почесывая подмышку. — Пусть мир день ото дня вершит свои жестокие дела — мы от него отгорожены. Мы в безопасности.

— А для чего кирпичи, Бен? — спросила Энн.

— Надо бы укрепить пару террас, — сказал он. — Решил разделаться с этим до морозов. Ну что ж. Было приятно с вами познакомиться. Надеюсь, домик вам подойдет.

Энн Блейк повела их дальше и заговорила о нем сразу, как только убедилась, что старик их не слышит:

— Вы ведь знакомы с творчеством Бена, верно?

— Да, конечно, — сказала Люси, предоставив Майклу возможность кивнуть и промолчать. Он слышал это имя впервые.

— Я бы очень удивилась, если бы вы не знали о нем, — заговорила она. — Он же на самом деле… он украшение американской сцены. Чтобы прославиться, довольно было и одного исполнения стихов Уолта Уитмена — с этой постановкой он проехал по всем крупным городам Америки, — но он сыграл еще Авраама Линкольна в «Затруднениях господина Линкольна» на Бродвее. И у него такой разносторонний талант! Он даже пел одну из важнейших партий в первой бродвейской постановке «Застолби участок!». Ах, какая это была постановка! Легкая, веселая! Теперь он попал в черный список — об этом, я полагаю, вам известно — очередная гнусность сенатора Маккарти; и мы сочли за честь, что он решил переждать свое изгнание здесь. Это один из самых тонких… один из самых тонких людей, каких я только знаю [27] .

Теперь они шагали по довольно широкой гравийной дорожке, но Энн Блейк снова запыхалась и, прежде чем продолжить свой монолог, вынуждена была простоять несколько секунд, положив руку под грудь.

— Так, взгляните, там, внизу, за деревьями, вон в том просвете видно нашу площадку для пикников. Заметили эту чудную большую печь? Видите длинные столы? Их мой муж сам сделал. Время от времени мы устраивали там дивные вечеринки, развешивали везде японские фонарики. Мой муж, бывало, говорил, что единственное, чего у нас нет, — это бассейна, но меня это не расстраивало, потому что я лично плавать не люблю. А теперь пойдемте прямо наверх, здесь у нас дополнительное общежитие. Театрального народу иногда бывало так много, что потребовалось еще одно здание. Этот дом давно уже закрыт и заколочен, но в той вот части имеется отличная квартирка, и мы ее сдаем приятному молодому семейству Смит. У них четверо маленьких детей, им здесь очень нравится. Достойнейшие люди, соль земли.

У края дороги на траве сидела девочка лет примерно семи и сосредоточенно переодевала куклу. Рядом с ней виднелся детский манеж, в котором мальчик лет четырех-пяти сосал, стоя, большой палец, держась свободной рукой за ограждение.

— Здравствуй, Элейн, — приветливо обратилась к девочке миссис Блейк. — Постой-ка, ты Элейн или Анита?

— Анита.

— Вы так быстро растете, что за вами не уследишь. А ты, — обратилась она к мальчику, — такой большой, а сидишь в этой штуке?