И он сразу же понял, что она имеет в виду, хотя сам бы так, наверное, не сказал.

— Да, — проговорил он. — Ну то есть мне понятно, что ты имеешь в виду.

— И у меня было по отношению к ним такое же странное ощущение, — добавила она. — Я сидела там сегодня, смотрела на них и думала: именно с такими людьми я всю жизнь хотела познакомиться. Ну то есть на самом деле я пытаюсь сказать, что мне хотелось бы, чтобы я им тоже нравилась. Мне так сильно этого хочется, что я начинаю нервничать и расстраиваться: боюсь, я им не понравлюсь, а если и понравлюсь, то ненадолго.

Она сидела на кровати в ночной рубашке и казалась такой жалкой, словно само несчастье воплотилось сегодня в этой богатой бедняжке; голос ее опасно срывался на слезы. Он знал, что, если она позволит себе расплакаться по такому поводу, ей станет потом стыдно, и будет только хуже.

Поэтому он сказал ей самым тихим и обнадеживающим голосом, на какой только был способен, что понимает ее страхи:

— Это не значит, что я с тобой согласен, — почему ты думаешь, что ты им не понравишься? Почему мы оба обязательно должны им не понравиться? Я только хочу сказать — мне понятно, что ты имеешь в виду.

Таверна «Белая лошадь» на Хадсон-стрит оказалась самым подходящим местом для их собраний. Обычно они приходили туда вчетвером — Билл, Диана и Дэвенпорты, — но не так уж редко выдавались и более веселые вечера, когда Пол Мэйтленд приводил Пегги и вся компания усаживалась вокруг большого коричневого стола, всегда немного влажного, чтобы выпить, поговорить, посмеяться, а иногда и спеть. Майклу нравилось петь; он гордился, что помнит наизусть слова самых малоизвестных песен и, кроме того, знает, когда закончить, хотя в иные вечера Люси все же приходилось бросать на него хмурые взгляды или толкать в бок, чтобы он замолчал.

Все это было незадолго до смерти Дилана Томаса [11] , после которой «Белая лошадь» прославилась на весь мир («А мы так ни разу его и там и не застали, — спустя много лет жаловался Майкл. — Черт знает что: сидеть в „Лошади“ почти каждый вечер и так его и не увидеть. Как можно было не заметить такое лицо? Господи, я даже не знал, что он умер в Америке»).

После этой смерти весь Нью-Йорк, похоже, воспылал желанием выпивать каждый вечер в «Белой лошади», и место утратило свою былую привлекательность.

Впрочем, к весне Дэвенпортов не привлекал уже и сам город. Их дочери исполнилось четыре, и мысль о переезде в пригород представлялась в этой ситуации верхом благоразумия — при условии, конечно же, что до города легко можно будет добраться на электричке.

Они остановили свой выбор на Ларчмонте [12] , потому что он показался Люси более «цивилизованным», чем остальные, куда они съездили, а в доме, который они нашли, было все, что им сейчас нужно. Он был симпатичный: здесь хотелось работать, здесь хотелось отдыхать; сзади к дому примыкал хороший, поросший травой дворик, где могла играть Лаура.

— Предместья! — возвестил Билл Брок с интонацией человека, только что увидевшего на горизонте берег нового континента, и замахал бутылкой бурбона, которую привез в подарок на новоселье.

Рядом с ним, обхватив его руку и от смеха уткнувшись лицом ему в пальто, стояла Диана Мэйтленд и всем своим видом демонстрировала, что именно такого рода эскапады ей больше всего в нем нравятся.

И пока они медленно поднимались, преодолевая безудержное веселье, по короткой дорожке, ведущей от ларчмонтского тротуара к ларчмонтской резиденции Дэвенпортов, Билл демонстрировал явное нежелание отказываться от своей клоунады.

— Боже! — проговорил он. — Вы только посмотрите! Посмотрите на себя! Вылитые новобрачные из фильма про любовь или из журнала «Гуд хаускипинг» [13] .

Дэвенпортам ничего не оставалось, кроме как продолжать изо всех сил подыгрывать гостям, даже когда они уселись для разговора в гостиной со стаканами в руках, хотя Майкл начал уже надеяться, что насмешки вскоре иссякнут. Но Билл Брок и не думал заканчивать: не выпуская стакана из руки, он простер указательный палец и остановил его сначала на Люси, а потом на Майкле (они сидели на диване) и произнес:

— Блонди и Дагвуд! [14]

И Диана чуть не упала со стула. Первый раз в жизни она показалась Майклу неприятной. Но что еще хуже, во второй раз это случилось в тот же вечер, когда разговор давно уже перешел к другим предметам и от напряженности не осталось и следа. Брок, отчасти как бы извиняясь за свои выходки, выразил вполне серьезное желание осмотреть город, и они вчетвером совершили долгую прогулку по его тенистым улочкам. Майкл даже было обрадовался, потому что лучшего момента для осмотра Ларчмонта было не придумать: в темноте гнетущее сияние его чистоты смягчалось, и городок казался приветливым. Горящие окна, проглядывавшие сквозь зелень в каждом доме, словно бы говорили об умиротворенности, порядке и заслуженном покое. Было очень тихо, и в воздухе разливался чудесный аромат.