Вспомним также и об обязательстве не вступать в какие-либо тайные общества, подписанном Унгерном при его производстве в офицеры. Не будем наивными — подписание подобного документа отнюдь не гарантировало неучастие военнослужащих в подобных организациях. Так, в 1908 году в Петербурге была образована так называемая Петербургская военная ложа, в которую входил целый ряд перспективных офицеров русской армии (М. В. Алексеев, А. И. Деникин, А. В. Колчак, А. М. Крымов, А. С. Лукомский и другие) и общественные деятели, вроде «октябриста» А. И. Гучкова. Есть сведения и об участии в масонских ложах ряда русских офицеров. Однако в целом консервативно и монархически настроенная часть русского офицерства всегда крайне негативно относилась к членству в каких бы то ни было тайных организациях. Причем подобное негативное отношение к «тайным обществам» сохранялось у них даже и тогда, когда перестали существовать Российская империя, династия Романовых, которым приносили присягу. Подобные предложения отклоняли многие русские офицеры-эмигранты. Так, бывший семеновец, в эмиграции ставший одним из руководителей Русского общевоинского союза (РОВС), А. А. фон Лампе, писал: «Сегодня Соколов-Кречетов [7] уговаривал меня вступить в местную масонскую ложу и довольно красноречиво говорил о том, что налаживаются отношения с немецкими масонами, что-де, мол, именно я, как никто другой, подхожу для связи с ними как военный, играющий роль, белый и т. д. Любопытство во мне есть, но веры и сознания, что туда надо идти, нет совершенно».

Известно также о существовании среди русских военных и представителей высшей аристократии тайных обществ, ставивших цели, в принципе сходные с целями «ордена военных буддистов»: защиту монархии и правящей династии, активное противодействие революции, борьбу за сохранение традиционных укладов русской жизни. Во второй половине XIX века была образована тайная организация «Священная дружина», ставившая своей целью «противодействие нигилизму и революции». Уже после окончания Первой мировой войны в Германии возникает «рыцарское образование» под названием «Ауфбау» («Возрождение»), вдохновителем которой считается адъютант последнего немецкого кайзера Вильгельма II, командир Балтийской дивизии, генерал-майор граф Рюдигер фон дер Гольц. В «Ауфбау» входили и русские офицеры, в частности, представители аристократических фамилий П. П. Скоропадский и В. В. Бискупский. Русские офицеры, состоявшие в организации, по словам В. В. Бискупского, хорошо понимали мистическое значение русского монархизма, осознавая, что с его падением рухнула не одна только Российская империя, но и вся традиционная консервативная Европа.

Думается, что в отдаленных гарнизонах русской армии, к тому же в казачьей среде, чей образовательный уровень и жизненные ценности существенно отличались от установок и исканий столичного офицерского общества, создание организации, подобной «ордену военных буддистов», скорее навлекло бы на ее инспиратора подозрения в «крамоле» и «франкмасонстве».

… Интересно прочитать сохранившиеся аттестации хорунжего Унгерна за 1911 и 1912 годы. 1911 год: «Службу знает хорошо и относится к ней добросовестно. К подчиненным нижним чинам требователен, но справедлив… Умственно развит хорошо. Интересуется военным делом. Благодаря знанию иностранных языков знаком с иностранной литературой. Толково и дельно ведет занятия с разведчиками. Прекрасный товарищ. Открытый, прямой с отличными нравственными качествами, он пользуется симпатией товарищей». В заключение командир сотни подъесаул Кузнецов, составивший аттестацию, отмечал: «… заслуживает выдвижения». Однако вывод аттестационного совещания был иным: «К командованию сотней не подготовлен».

1912 год: «… увлекается и склонен к походной жизни. Умственно развит очень хорошо… В нравственном отношении безупречен, между товарищами пользуется любовью. Обладает мягким характером и доброй душой. Общее заключение: Хороший». Любому, читающему эти строки, ясно: это отнюдь не формальная аттестация-отписка, которых пишется множество: «не был, не замечен, не привлекался». Командир 1-й сотни Кузнецов нашел нужные слова, чтобы характеризовать молодого офицера. «Мягкий характер», «добрая душа» — не увязываются слова из офицерской аттестации с образом барона с задатками маньяка, алкоголика, потребителя опиума и гашиша, «необузданного от природы», склонного к насилию патологического типа, каковым изображают барона его недоброжелатели и строящие свои хитроумные конструкции современные беллетристы.

5 октября 1912 года высочайшим приказом хорунжий барон Р. Ф. Унгерн-Штернберг был произведен в чин сотника «за выслугой лет». Послужной список барона отнюдь не блестящий, но в то же время и вполне приемлемый: в графе под вопросом «Подвергался ли наказаниям или взысканиям» отмечено: «Не подвергался». В это время Унгерна снова потянуло в Забайкалье — неподалеку от русской границы разрастались столкновения между монголами, добивавшимися независимости, и китайцами. Россия, имевшая собственные интересы в Монголии, не могла оставаться безучастной к событиям близ своих рубежей. Унгерн подает прошение о переводе в Забайкальское казачье войско — оттуда есть неплохие шансы попасть на войну, инструктором в формируемую монгольскую армию. В 1913 году 2-й Верхнеудинский казачий полк был передислоцирован на стоянку в Монголию, объявившую к тому времени о своем отделении от Китая. Однако командир Амурского полка полковник Раддац отказался отпустить барона из своей части. Унгерн был перспективным офицером, с ним командование связывало определенные надежды. Следивший за событиями, развивавшимися в Монголии, по газетным сообщениям, Унгерн подает прошение об увольнении от службы «по домашним обстоятельствам» и зачислении в запас по Забайкальскому казачьему войску. 13 декабря 1913 года барон Унгерн был зачислен в запас и причислен к войсковому сословию Забайкальского казачьего войска. Не дожидаясь оформления всех необходимых бумаг, он отправляется в Монголию, очевидно, не ранее августа 1913 года, как частное лицо, в одиночку, точно так же, как и прибыл из Забайкалья. Известие о зачислении в запас барон получает уже в Халхе — Внешней Монголии.

Едва ли наиглавнейшим стратегическим направлением внешней политики Российской империи на протяжении нескольких столетий были Балканы и Константинополь. Освобождение славянских народов от османского владычества, установление контроля над черноморскими проливами и, наконец, водружение православного Креста над храмом Святой Софии в Константинополе — вот основные русские внешнеполитические приоритеты в XVIII–XIX веках. Однако в девяностых годах XIX века, с приходом нового императора Николая II, приоритеты и стратегии политики империи все более смещались на восток. То, что Николай II принимал дальневосточное направление близко к сердцу, не вызывает сомнений. Будучи наследником престола, он совершает грандиозное путешествие, посещает Индию, Китай, Японию. Уделявший огромное внимание развитию российского флота император искал незамерзающий порт, который должен был обеспечить господство Российской империи на Тихом океане. В России думали о Востоке: англичане усиленно стремились на север, в Гималаи и Тибет, где неизбежно должны были столкнуться с Россией, завоевавшей в семидесятые годы XIX Среднюю Азию. Передовые части британской армии медленно, но верно приближались к южным и восточным границам России, становясь реальной угрозой для ее безопасности. Не мог не вызывать тревоги и формировавшийся англо-японский союз. Япония, вышедшая на мировую арену после многовековой изоляции, стремилась к утверждению своего влияния в Китае, Корее и Монголии. 30 сентября 1900 года император Николай II принял в Большом зале Ливадийского дворца посольство далай-ламы XIII во главе с лхарамбой Агваном Доржиевым, прибывшим из Тибета. Доржиев передал Николаю II письмо и подарки от далай-ламы: медное позолоченное изображение Будды с прекрасным одеянием, чудодейственные пилюли — «рилу», составленные из многих драгоценностей и имевшие силу уничтожать яд, слитки золота, старинный жемчуг и тибетскую бирюзу. Русский епископ Митрофан (Зноско) позже писал о том, что тибетское посольство поднесло русскому царю подлинные одежды Будды. «Тебе одному принадлежат они по праву и ныне прими их от всего Тибета», — произнес тибетский лама.

Бурят из Забайкалья, Авган Доржиев (1854–1938), в 19-летнем возрасте отправился с паломниками в Тибет. Он окончил высшую богословскую школу при монастыре Дэпун, получил ученую степень лхарамба, был назначен наставником-воспитателем юного далай-ламы. Сам Доржиев писал, что в частных беседах он рассказывал далай-ламе, «как мои сородичи, состоя в подданстве русского царя, свободно, без всяких притеснений, исповедают свою буд дийскую религию и пользуются всей защитой правительства». Это был уже не первый визит Доржиева к императорскому двору — в 1898 году он побывал в Петербурге. Николай II тогда принял Доржиева и выразил пожелание получить письменное обращение от далай-ламы. В 1900 году состоялись также переговоры Доржиева с министром иностранных дел В. Н. Ламздорфом, военным министром А. Н. Куропаткиным и министром финансов С. Ю. Витте. На следующий год Доржиев вновь прибыл в Петербург во главе небольшого тибетского посольства (7 человек). 23 июня 1901 года посольство Тибета было принято императором в Петергофском дворце. В результате переговоров Доржиева с Ламсдорфом МИД России направил российского бурята Б. Рабданова в качестве консула России Дацзяньлу (Китай), получив ему собирать информацию о положении в Тибете. У военного министра А. Н. Куропаткина Доржиев просил помощи оружием, а также вел переговоры о посылке русских военных инструкторов в Тибет. Куропаткин дал согласие на поставку тибетцам партии легкого стрелкового оружия, а вопрос о посылке инструкторов так и не был решен ввиду жесткого противодействия британского правительства: активность России в Тибете расценивалась в Англии как наносящая ущерб британским интересам. Поездки Доржиева в Россию явились поводом, которым воспользовался вице-король Индии лорд Керзон для организации вооруженной экспедиции в Тибет. 6 ноября 1903 года отряд английских войск под командованием генерала Макдональда и полковника Ф. Янгхазбенда получил приказ о продвижении в Тибет. 22 декабря 1903 года английский отряд занял тибетский пограничный пост Пари. Весной 1904 года начались военные столкновения — англичане дважды разгромили отряды тибетцев, стремившихся преградить им путь. Как писал очевидец, участник экспедиции Ф. Уоддель, «сипаи начали отнимать ружья у тибетских воинов, раздались непроизвольные выстрелы, и тогда солдаты экспедиции, сикхи и сипаи, окружившие тибетцев с трех сторон, дали залп, еще и еще…» «Эта чернь, — продолжал Уоддель, — не имевшая возможности устоять против сосредоточенного огня нашего войска, через несколько секунд отошла, побросала оружие и бросилась бежать изо всех сил, конечно, не очень быстро благодаря крутизне. Большая часть тибетцев, пробегая под нашим огнем, падала; на них сыпался град наших пуль и шрапнельных горных батарей, которые разрывались вверху; они погибли почти все, до одного человека. Между тем наша… пехота безжалостно преследовала толпу рассеянных и беспорядочно спешивших беглецов из числа тех тибетцев, которые находились на более далеком расстоянии; их тела усеяли дорогу на протяжении нескольких миль… В общем тибетцы потеряли около 300 убитых, 200 раненых и 20 пленников. У нас было ранено 13 человек…» Таковым был итог этого побоища. 10 апреля 1904 года англичане вторично разбили тибетские отряды, а 4 августа английский отряд вошел в Лхасу. Далай-лама XIII отказался вести переговоры с англичанами и покинул столицу Тибета, отправившись в Монголию.

Сообщения о вступлении на территорию Тибета английского отряда многими в России воспринимались с тревогой — императором, военным руководством, общественным мнением. Общее представление о происходящем сводилось к тому, что «англичане обошли русских» и нарушили определенное равновесие сил в этой части Азии. Представители «протибетского лобби» в кругах столичной элиты (П. А. Бадмаев, князь Э. Э. Ухтомский, великие князья Николай Михайлович и Константин Константинович, востоковеды Г1. П. Семенов-Тян-Шанский, Ф. И. Щербатский) пробуждали правительство занять более решительную позицию в «тибетском вопросе». 14 января 1904 года Николай II принял в Зимнем дворце подъесаула 1-го Донского казачьего полка Н. Э. Уланова и Бакши (вероучителя) Д. Ульянова — будущих руководителей группы калмыков-буддистов, следующих в Лхасу. Военный министр А. Н. Куропаткин так изложил в своем дневнике впечатления от аудиенции: «Докладывал о посылке калмыка, подъесаула Уланова, в Тибет разузнать, что там делается и особенно что з» там делают англичане… Государь соизволил, чтобы это была частная поездка на свой страх и риск. Приказал посоветовать Уланову, «разжечь там тибетцев против англичан».