Благодаря великому скептику и критику, блистательному рассказчику Ницше, хорошо известны детали их последней встречи. Неожиданно выяснилось, что Вагнер в то время понятия не имел об отвращении, которое Ницше испытывал к его суждениям о Христе, и сделал главную тему «Парсифаля», опираясь на свой собственный религиозный опыт раскаяния и возвращения в лоно христианства (все это, разумеется, при допущении, что Иисус был рожден не евреем, а принадлежал к арийской расе).

Ницше считал христианство безнравственным, запрещающим все и вся и не мог скрыть своего неприятия. Поэтому он навсегда отвернулся от Вагнера.

Рихард Вагнер, в свою очередь, выдвинул весьма убедительный, по его мнению, довод в защиту некоей формы христианства, которая якобы вышла не из лона иудаизма. Вагнер утверждал, будто ему открылось, что Иисус Христос рожден истинным арийцем и что христианский Бог никогда не принадлежал расово оскверненному еврейскому племени, по отношению к которому надо найти «окончательное решение», чтобы освободить отечество от его растлевающего влияния.

Идея об арийской крови Иисуса Христа сама по себе говорит о полном непонимании общей природы христианства, но она дала новый толчок поискам Святого Грааля. Ведь это означало, что священные тайны следует рассматривать как исключительно германские и что прерогатива быть рыцарями Грааля принадлежала только германцам.

Жестокая ненависть и презрение разделили двух героев Адольфа Гитлера. Перед ним встала дилемма, тем более что спор между его кумирами шел вокруг происхождения Христа и значения Копья Лонгина.

Надо было решить один важный вопрос: кто из них прав относительно Иисуса Христа? Музыкант, который падал ниц перед арийским Христом, или вдумчивый философ, который поносил христианского Бога? Маэстро из Байрёйта, пророк пангерманского христианства, или одинокий провидец, предсказавший появление сверхчеловека?

Адольф Гитлер собрался с силами и принял решение, благодаря которому ему не пришлось окончательно разрывать ни с одним из его героических наставников: он взял на вооружение блестящий талант Вагнера и мрачную проникновенность гения Ницше, то есть позаимствовал у каждого то, что требовалось для построения его собственной идеологии.

Таким образом, одним махом отбросивший всю христианскую мораль Адольф Гитлер, стоя перед копьем, пронзившим тело Христа, принял твердое решение поклоняться злу.

Но он решил, что это оружие откровения ничего ему не откроет, если он сам не сделает решительного шага вперед в понимании скрытого значения этой магической опорной точки истории, в разгадке тайны его сущности.

Хронист IX века Ландулъфа из Капуи [12]

Четыре столика у окна в кафе «У Демеля» предназначались для завсегдатаев — пользующихся всеобщим уважением жителей Вены. Хотя Вальтер Штайн не часто заглядывал в это примечательное заведение, его мать давным-давно была постоянным клиентом и близким другом семьи Демелей.

Юный студент избегал этого места летом, когда в кафе было полно туристов. Осенью или зимой он иногда забегал сюда по дороге из университета выпить чашечку кофе. Фрау Демель сердечно его приветствовала и говорила, что для него и его родных всегда найдется местечко за столиком у окна.

Сладкоежки уверяли, что крем «Гренобль» и «Сицилене» в кафе «У Демеля» — настоящее объеденье. Но Вальтеру Штайну запомнились не кофе и ореховый мусс. Эти обшитые дубом стены и мраморные столы засели у него в памяти потому, что именно здесь, в царстве бисквитов, пирожных и кексов, он впервые увидел надменное лицо и загадочные голубые глаза Адольфа Гитлера.

Вальтер Иоганнес Штайн слушал лекции в Венском университете, куда его приняли как соискателя докторской степени. Несмотря на поразительные успехи в учебе, особенно в математике, сам он интересовался прежде всего Античностью и западной философией. Но единственным гуманитарным предметом здесь был краткий курс немецкой литературы, обязательный для студентов разных национальностей, собравшихся из всех уголков империи Габсбургов.

Впрочем, в этот курс входила и поэма Вольфрама фон Эшенбаха «Парсифаль». Возможно, в то время это пришедшее из Средневековья произведение было для Вальтера Штайна лишь языковой школой и никакой экстрасенсорной подоплеки он не ощущал. Но однажды ночью он проснулся и вдруг понял, что цитировал во сне большие фрагменты знаменитой поэмы!

Между тем язык немецких миннезингеров XIII века был смесью разных диалектов и на современный немецкий походил очень мало. Вдобавок его усложняли разные поэтические конструкции.