А кто же это уходит?

Неужели наши побеждают и его светлость решил удрать в компании господина барона, бросив родовое гнездо вместе со всеми защитниками?

– Ага! Наша берет! – выкрикнул кондотьер, разрубая грудь ближайшего стрелка, так и не успевшего вложить арбалетный болт в желобок.

– Не успеем! – ответил Мудрец не оборачиваясь. Крюком он зацепил за плечо стражника, швырнул его на латника, с которым безуспешно сражался Кир. – Не спи, Малыш, замерзнешь!

Верзила успел вогнать острие алебарды в закрывшуюся почти полностью трещину. Сталь заскрипела о камень, но в этот миг подвал наполнился шумом, топотом многих ног, криками. Целая толпа вооруженных людей. Среди косматых, как медведи, крестьян, размахивающих вилами и косами, Кир увидел лица Бучилы и Мигули, окровавленную бороду Почечуя и жесткий гребень волос Белого.

Прикрывавшие уход графа тельбийцы побросали оружие.

– Вот вы где! – Забрызганная с ног до головы кровью (судя по резвости движений, чужой) Пустельга взмахнула мечом. Попыталась обхватить сразу Мудреца и Кулака.

Почечуй несильно толкнул Кира в плечо:

– Ты гляди! Они еще и помогли нам!

– А то мы сами не справились бы, – буркнул светловолосый плечистый парень.

Радостное настроение Кирсьена, охватившее его при виде товарищей, вмиг улетучилось. Еще не хватало! Теперь студент лопнет от гордости, всем рассказывая, как спасал тьяльского дворянина.

– Шел бы ты… – начал Кир, покрепче перехватывая древко.

– А ну, погоди! – Маленькая, но жесткая ладонь Пустельги опустилась ему на плечо. – Что задумал?

– Да ничего… – Киру стало стыдно. Он отвел глаза и опустил оружие.

– То-то же! Мы тут все одной веревкой повязаны. Один за всех и все за одного! Ясно?

– Ясно, – кивнул тьялец.

– А раз ясно, пожмите друг другу руки! – продолжала наседать воительница.

Кир нахмурился и невольно спрятал ладонь за спину.

Антоло под пристальным взглядом Пустельги и прочих наемников первым шагнул вперед. Смущенно посапывая, подал руку:

– Чего уж там…

Бывший гвардеец вздохнул и пожал протянутую ладонь.

А потом ненадолго столкнулись две пары глаз.

Серые и карие.

Т’Кирсьен делла Тарн из Тельбии и Антоло из местечка Да-Вилья, что в Табале.

Еще не друзья, но уже не враги до гроба.

С недавних пор мэтр Гольбрайн поселился в каморке под лестницей, ведущей на второй этаж подготовительного факультета.

Сложенное из неровных блоков диабаза [53] здание за последние двести лет обросло пристройками, башенками и крылечками. Во дворе там и сям торчали скамейки, беседки и остатки гранитных парапетов, некогда обрамлявших фонтаны. Последние давно пересохли, поскольку трубы, питавшие их водой, засорились, а господин ректор, профессор Диккольм, постоянно находил более насущное применение полученной от школяров оплате за обучение, чем починка водопроводов. Теперь на красно-черных, отшлифованных плитах любили сидеть студенты, до хрипоты спорившие о политике и изредка вспоминавшие о науке. В чашах фонтанов скапливалась облетающая с тополей листва, и некому было ее убирать. Глухонемой дворник оставил нудную и малоденежную работу на второй день после ночи Огня и Стали и ушел куда глаза глядят. Поговаривали, что он прибился к шайке мародеров, растаскивающих добро из опустевших дворцов Верхнего города. Ну, как говорится: что ни делается – все к лучшему. Профессор-астролог занял опустевшую каморку. Даже составленные в углу метлы не выбрасывал – он верил, что порядок еще вернется в Аксамалу, и мусор, скопившийся в университете, все равно придется убирать.

Квартал, в котором проживал мэтр Гольбрайн до восстания, сгорел. Почему? Вряд ли кто-либо мог ответить на этот вопрос. В ту ночь выгорела едва ли не треть Аксамалы. Верхний город оказался разрушен почти полностью – парки, дворцы, памятники, храмы, императорский театр и прочее, прочее, прочее… Командир гвардии, генерал Бригельм дель Погго, допустил всего одну ошибку, начиная охоту на чародеев. Он не учел их силы и количества. Ошибка простительная – кто в Аксамале верил, что искусство волшебства начинает возрождаться и обретает все больше и больше поклонников? Тем более в Сасандре не принято ругать покойников. А командир гвардии, верховный главнокомандующий, вся элита имперского жречества погибли в одну ночь. Отчаянно огрызающиеся колдуны, которых беспощадно истребляли и военные, и почуявшие вкус в убийствам обыватели, утянули с собой очень много врагов. Настолько много, что город погрузился в безвластие.

Выскочив из пылающего дома, мэтр Гольбрайн долгое время бродил по ночной Аксамале. Внушительный рост, широкие плечи пожилого профессора, а, в особенности, зажатый в кулаке увесистый посох, которым он весьма недурно владел еще с юных лет, отпугивали от него грабителей и блуждающих в поисках недобитых чародеев горожан. Он видел, как на темных улицах, освещаемых лишь отблесками пожаров, схватывались не на жизнь, а на смерть кучки людей. Если в самом начале гвардейцы находили и уничтожали вольнодумцев без всякого труда, то за полночь среди борцов за свободу нашлись отчаянные головы, сумевшие сплотиться и оказать сопротивление. А уже ближе к утру город охватила самая обычная смута. Из припортовых кварталов полез населяющий трущобы сброд – воры, грабители, профессиональные нищие, просто бездельники и пьяницы. Несколько тысяч оборванцев, включая женщин, стариков и подростков, алчностью и жестокостью не уступавших совершеннолетним мужчинам, захлестнули оставшихся в живых к тому времени гвардейцев, вынудили их обороняться и, обороняясь, отступать к казармам. Загнав военных в убежище, перебив стражников магистрата, чернь принялась грабить. Вот тут уж плохо пришлось ремесленникам с купцами, которые еще пару часов назад считали себя властелинами Аксамалы.

Тогда-то и начались пожары в Нижнем городе, охватившие улицы с самыми богатыми домами. Как мэтр Гольбрайн узнал позже, в это самое время толпа из нескольких сотен студентов и горожан, настроенных враждебно к прежней (да, теперь уже можно с уверенностью называть ее прежней) власти, взяла штурмом тюрьму, освободив известного борца за справедливость, философа, оратора и просто гиганта мысли фра Дольбрайна. Списки его философских трактатов, обосновывающих необходимость смены государственного устройства Сасандры, давно уже ходили по Аксамале. Особенно их любили читать студенты и прочие молодые люди, гордо именующие себя вольнодумцами. Ознакомившись с парой-тройкой трудов Дольбрайна, астролог не мог не признать справедливости большей части высказываемых философом идей. С удивлением профессор узнал, что мыслитель довольно неплохо умеет не только писать книги и воззвания к народу, но и руководить вооруженной толпой.